— Я принял меры. — Других пояснений не последовало. —Сдается мне, господин Уэллен Бедлам, ты шел ко мне с неким предложением.

Ученого словно обожгло изнутри. Он понял, что любопытствозаставило его забыть о судьбе Сумрака.

— Да. Сведения о неизвестных тебе землях в обмен на помощьдвум моим товарищам… хотя для одного из них, пожалуй, уже слишком поздно.

— Быть может. Посмотрим. А что произошло с другим? Какаяучасть его постигла? Объясни со всеми подробностями.

И Уэллен принялся объяснять. Упоминание Повелителей Мертвыхне смутило Серкадиона Мани даже на миг. Когда Уэллен замешкался, раздумывая,стоит ли рассказывать о своем противнике, карлик, подняв руку с переплетапокоившейся на его коленях книги, велел ему продолжать. Ученый рассказал оночном нападении и решении Сумрака выследить некромантов и отомстить им.

Уэллен заметил, как расширились — и тут же сузились — глазаМани, когда он услышал, что Сумрак, по его собственным словам, связан ссамозваными богами узами крови. Любопытствуя, какой эффект на мага произведетрассказ о встрече с призрачной женщиной, ученый подробнее остановился на этоммоменте и описании привидения.

Серкадион Мани внимательно вслушивался в каждое слово. Судяпо выражению лица, он верил невероятному рассказу смертного, сидящего передним. Скорее всего, старый колдун мог сказать наверняка, лжет Уэллен или же нет.Следовательно, все, что исходило из уст ученого, было чистой правдой. Конечно,не всей правдой, но без выдумок. Уэллен не хотел раскрываться полностью, еслитолько этого можно было избежать.

Когда повествование завершилось, Серкадион Мани откинулсяназад. Уэллен ожидал, что теперь-то он наверняка упадет, однако колдун лишьустроился поудобнее, словно под ним тоже было кресло. Он заговорил — похоже,большей частью для себя самого:

— Значит, Нимт все еще тянется вперед от своей далекоймогилы… Сейчас он должен быть мертв, и все дети его — лишь смутные воспоминаниядуш… или искорки хрусталя в глазах… их потомков.

— Что такое Нимт? Я уже слышал это название.

— Нимт, мой смертный друг, был моим домом. Был он домом идля тех, кто называет себя Повелителями Мертвых, хотя я давно считал их тенями,а не живыми существами во всем прежнем, подобном моему, величии. — Былосовершенно очевидно, что Серкадион Мани ценит себя весьма высоко. — Шарисса,та, что объявила себя твоим предком, изумляет меня, но визит к ней я отложу додругого раза. А тот, кого ты называешь Сумраком, в конце концов, тоже можетоказаться враадом. Это стоит иметь в виду.

Перо и лист бумаги, лежавшие на столе, подпрыгнули в воздухи устремились к карлику. Мани, однако, не принял их в руки, а оставил паритьрядом с собой. Под взглядами гостей перо встало вертикально над затвердевшей ввоздухе бумагой, готовое к работе.

— Действуй, — велел карлик.

С необычайной быстротой перо принялось заполнять страницусловами. Глаза Мани при этом были едва приоткрыты. Хотя губы его даже не двигались,работой пера явно управлял он.

Когда первая страница была исписана, со стола на смену ейслетела вторая. Забена откровенно улыбалась, глядя на Уэллена. Танцующее перо илетающие страницы были так забавны, словно явились прямиком из детского сна.

После третьей страницы перо замерло. Последний листприсоединился к двум другим, безмятежно парившим над головой карлика, и послеэтого все вернулось на стол.

Мани явно забавлялся, глядя на гостей. Уэллен же былсовершенно сбит с толку. Сейчас карлик казался благожелательным и отзывчивым.Но не был ли давешний искушенный маг, пленивший Пурпурного Дракона, куда большепохож на истинного Серкадиона Мани? Можно ли доверять согбенному старцу, иликарлик преследует собственные цели?

— Скажи, магистр Бедлам, произносил ли твой Сумрак слово«враад»? Мне следовало уделить ему побольше внимания, но он, казалось, тольконаблюдал за мной. Некроманты и Король-Дракон были куда интереснее…

На один из своих вопросов Уэллен уже частично получил ответ.Истинный Серкадион Мани был скорее волшебником, который обманул Короля-Драконаи одолевал бесчисленных противников на протяжении эпох. Он наслаждалсяпротивоборством, даже будучи совершенно уверен в его исходе. По прошествиивеков — или, скорее, тысячелетий — они, вероятно, сделались его единственнымразвлечением. Даже самый ревностный книжник не может заниматься исследованиямипостоянно.

Интересно, насколько он сумасшедший?

С некоторым запозданием Уэллен вспомнил о вопросе карлика.Сделав вид, что размышляет, он, наконец, ответил:

— Может, да. А может, и нет. Звучит знакомо, однако я могу иошибаться.

Карлик выпрямил ноги и встал на пол. Глаза его устремились впотолок, точно он разглядывал что-то, существовавшее лишь в его памяти.

— Вы, мои юные друзья, и представления не имеете о вашихпредках. Мы держали в руках такую силу, о какой сейчас даже Повелители Мертвыхмогут только мечтать. Наш мир, Нимт, был для нас игрушкой… и мы наигрались еювдоволь. Мы начали извращать и искажать его законы, превратив его в жалкуюпародию на прежний Нимт. И с его детьми, с нами, случилось то же самое.

Серкадион Мани описал рукою дугу, и в воздухе возниклоизображение — но не простая плоская картина, а живой, дышащий пейзаж. Облакабезмятежно плыли над головами, и к ним то и дело взмывали крохотные летучиесущества. Наклонившись поближе, Бедлам увидел, что ландшафт — не природный, асозданный скульптором, настолько искусным, что рукотворные следы почтинезаметны для глаза. В отдалении высились два-три великолепных здания — видимо,замки или башни.

— Таким был вид из моего окна…

При этих словах Мани заметно постарел. Колдун явно тосковалпо своему прежнему миру, хотя наверняка отверг бы подобное утверждение.

Карлик еще несколько мгновений вглядывался в пейзаж, а затемуничтожил его одним взмахом руки.

— Но всего этого больше нет. Даже в то время, когда я решилуйти, поняв, до чего мы доигрались, он уже разлагался.