Впрочем, современность работ Усеинова – это ещё и современность Туркестана, диктующая несколько отличающиеся от наших эмоциональность и ощущение времени.

Встреча с искусством Вячеслава Усеинова, художника и поэта, даёт ощутить и совершенно особый художественный климат. Это атмосфера Ферганы, а точнее образ, созданный уже рассеивающимся сегодня в жизни сообщества и всё же отчетливо узнаваемый в творчестве живущих в самых разных странах поэтов и художников как некая марка.

В эссе «Поиск Вячеслава Усеинова» Шамшад Абдуллаев, разбирая его стихотворения, как бы проводит читателя по затерявшимся с детства городским переулкам. Мне бы хотелось, чтобы то же ощущение атмосферы, настроение, которое объединяет всегда и в самых разных условиях, не оставляло бы и публику этой выставки.

Шарль Бодлер, Теофиль Готье. Искусственный рай. Клуб любителей гашиша / Сост. и пер. с фр. В. М. Осадченко. – М.: Аграф, 1997. – 416 с. (Серия «Символы времени».)

В поисках нового заглавия любой издатель предпочтёт, разумеется, книгу уже известного автора; русские издатели, более того, любят по очереди переиздавать одни и те же знаменитые книги. Можно сколько угодно издеваться над тем, куда их заводит такая страусиная политика, однако на сей раз она принесла читателям настоящий подарок. Книга Шарля Бодлера «Искусственный рай», популярность которой вот уже почти полтора столетия во многом подогревается тем, что в центре повествования – гашиш и опиум, впервые появилась на русском языке ещё в 1908‐м. Однако только теперь, когда издательство «Аграф» выпустило на её основе сборник «Искусственный рай. Клуб любителей гашиша», можно, пожалуй, сказать, что она вышла в достаточно «окончательном» научном издании. Я имею в виду, что вопреки расхожему мнению любой книге положен срок и что устаревает не только её язык, но и всё то, например, что было жизнью Бодлера в Париже времён Второй империи и о чём в современной Москве нельзя судить без оговорок. В этом смысле составителю (он же автор комментариев и большей части переводов) удалось подготовить настолько исчерпывающий сборник, что его хочется назвать «школьным»…

Прежде всего «Искусственный рай» – это лирическая книга, и если её автор рассказывает о людях, употребляющих гашиш, опиум или вино, то в основе его размышлений уже лежит вывод: жизнь человека определяют его стремление к идеалу и непонимание окружающих. В самые высокие минуты своей жизни он всегда производит самое нелепое впечатление. Замыслу «Искусственного рая» предшествовал также опубликованный в сборнике «Аграфа» этюд «О вине и гашише…», где Бодлер исследует это чрезмерное развитие поэтической стороны человека. Ему нужны были самые расхожие примеры из окружающей его жизни, и среди них тот самый «Клуб любителей гашиша», которому уже посвятил немало строк его старший товарищ Теофиль Готье.

В сборник «Аграфа» рассказы Готье, объединённые под названием одного из них, «Клуб любителей гашиша», перешли, по всей видимости, из современного «классического» французского издания, где они тоже предпосылаются «Искусственному раю» – что справедливо, поскольку без этих рассказов и без комментариев к ним сегодняшнему читателю трудно было бы представить себе жизнь, окружавшую Бодлера, и оценить его книгу по достоинству.

Любопытно, что, описывая в этюде «О вине и гашише…» и в «Поэме о гашише» (представляющей собой первую часть «Искусственного рая») впечатления разных людей, среди которых можно узнать и гостей Буассара, Бодлер совершенно не обращается ни к собственному опыту, ни к опыту и авторитету Готье, чьи рассказы к тому времени уже давно были опубликованы в печати, а один из них даже вошёл в учёную монографию доктора Моро. Вряд ли можно согласиться с критиками, которые упрекали Готье в поверхностности. Пожалуй, тут как раз один из серьёзных недостатков комментариев составителя: по ним может сложиться такое впечатление, что едва ли не треть сборника «Искусственный рай». «Клуб любителей гашиша» переведён и опубликован с целью навсегда развенчать автора «Капитана Фракасса» в глазах русских читателей. Однако Готье заслуживал бы упрёка, только если бы в своих рассказах, посвящённых наркотикам, он брал на себя такие же обобщения, как и Бодлер. Между тем эти рассказы не представляют собой отдельной книги, как «Искусственный рай»: напротив, при жизни Готье печатал их где придётся наряду с другими сочинениями. По всей видимости, не в пример тем критикам, которые всегда готовы поживиться пороками за счёт писателя, он не находил в опиуме или в гашише ничего такого особенного. В отличие же от Бодлера, чьи отношения с опиумом оказались драматичными и долговременными, Готье был беллетристом, прирождённым рассказчиком, который никогда не смог бы пройти мимо такого колоритного эпизода, как Клуб любителей гашиша, и вообще мимо такой характерной новинки, какой эти наркотики, и особенно гашиш, были в годы его молодости.

В «Трубке опиума» Готье упоминает наркотик мимоходом, как хорошо известное снадобье. Ведь практически до конца XIX века опиум был очень распространённым лекарством-болеутолителем. Да и гашиш в эпоху «Травиаты» был колоритным, но вполне заурядным явлением жизни. Конечно, когда мы читаем на обложке выпущенного «Аграфом» сборника, что тогда «употребление наркотиков только начинало входить в жизнь человечества» и что в Париже они «считались чем-то вроде заменителя» верховой прогулки, благодатного утра или любовницы, то это, должно быть, средство привлечь внимание сегодняшних читателей. Трудно спорить о том, сколько такой неизбежной журналистики содержалось в книге Бодлера. Но ещё менее верно было бы заранее видеть в поэте сознательного декадента, стремившегося к последовательному расстройству всех ощущений или ставившего над собой некие психоделические опыты. С другой стороны, он не был и защитником той прописной буржуазной нравственности, с которой сохранял намного более спокойные отношения его старший коллега Готье. Можно сказать, что если Готье всего лишь определяет за поэтом и вообще за людьми право жить в «собственном» отдельном мире, то для Бодлера именно личность диктует нравственные уроки и законы жизни в обществе. И поскольку наркотики дают эту личность в её крайних, обычно скованных буднями, проявлениях, то разговор о гашише и опиуме означает для Бодлера (который, по словам Готье, желал волей направлять вдохновение и ввести в искусство нечто вроде непогрешимой математики) критику жизни художником. Ведь настоящим художником, по мысли поэта, может быть только человек, который для начала меняет свою жизнь: философия жизни является у Бодлера философией искусства. «Искусственный рай», в свою очередь, оказался единственной книгой, где он успел выразить и рассмотреть эту философию, которая лежит в основе его прославленных стихотворений, статей и поэтической прозы.

Вот почему «Искусственный рай» следует считать главной работой, по которой читатели, не знающие французского, могут получить самое яркое представление о Шарле Бодлере. В силу разных причин перевод его стихотворений или критических статей вызывает сомнения в точности, с которой передаются слог и мысли автора. А потому «Поэма о гашише» и вторая часть, «Любитель опиума», от богатой и разнообразной прозы которых труднее уйти в сторону, почти идеальны для переводчика и читателей. Заслуга составителя в том, что наряду с рассказами и очерком Готье он включил в общий сборник «Искусственный рай» другие материалы, которые дают более подробный портрет Бодлера: его письма, этюды и, в частности, «Жизнь и творчество Эдгара По», поразительная связь с которым автора сделала этот очерк особенно важным. Всё это помогает судить как об атмосфере, так и о персонажах «Искусственного рая», где Бодлер, избегая вести рассказ от первого лица, опирается тем не менее на разные этапы собственной жизни.