– Я не занимался ничем, кроме птичек и бабочек. С какой стати меня вербовать?

– Все вы так говорите. Зачем ты хотел попасть сюда? Что ты здесь забыл?

– Я хотел получить ответ, – сказал Малютин. – Узнать причину этой чумы. Была ли это программа… или стечение обстоятельств. Сбой техники… или человеческий фактор.

– И что ты узнал? Говори!

– Северная группа занималась разработкой биологического оружия на основе мутагенного вируса. Цель – превратить всю биосферу в оружие. Оружие «Судного дня». Вы только представьте: каждое животное, любой живой организм превращается в смертельное оружие… против людей. Никто не нападет на страну, обладающую такой технологией. Но я так и не понял, где они взяли исходные образцы и получилось ли у них. Зато здесь, у южной группы, задача которой была скромнее – сделать солдат устойчивыми к радиации, более сильными и выносливыми, – все получилось с блеском. Люди… подопытные… действительно стали сильными… и почти неуязвимыми. Только людьми они перестали быть.

Токарев молчал, но Малютин чувствовал, что тот напряженно слушает, и понимал, что пока говорит, пока интересен этому психу, есть шанс, что майор не выстрелит.

– Я много думал, отчего это случилось, – наконец снова заговорил Токарев. – И теперь вот понял! Оттого, что выросло поколение подонков и предателей.

Малютин почувствовал, будто его ударили дубиной. Настолько эти слова были не к месту. Настолько абсурдно они звучали. У Токарева была уже не просто паранойя, а, скорее, шизофрения.

– Я запомнил твои слова, – продолжал майор. – Которые ты нес там, на привале… Ну, про «кровавый режим» и «проклятую страну»… Про «неполноценный народ». Они меня сразу резанули. Такое не прощается. Ты знаешь, сколько хороших людей за тебя в Афганистане погибли? А в Анголе? В Никарагуа, Йемене, Эфиопии? Когда СССР развалился, все уже было обречено… Как только мы перестали запускать ежей в штаны пиндосам, они сразу пришли в наш дом, чтобы убить нас. Наш народ они хотели уничтожить всегда. По тем же причинам, по каким убили сто миллионов индейцев. «Неполноценные», да?!

– Я этого не говорил, – произнес Малютин медленно и с расстановкой. Если он в чем-то был уверен, так это в том, что не стал бы говорить такие вещи о делах давно минувших дней. О мертвых… только правду, но даже правда им уже не нужна. Поэтому о мертвых лучше молчать. Старый мир погиб. И кто виноват, уже было не важно. И он никогда не стал бы говорить такого о стране, где вырос, где жили дорогие ему люди.

– Остынь, майор, – попытался он образумить офицера. – Это у тебя от шока. Надо думать, как с тварями разобраться и отсюда ноги сделать…

– Заткни пасть, – оборвал его Токарев, ткнув пистолетом Малютину в затылок. – С тварями я и без тебя разберусь. Выжгу этот гадюшник каленым железом. Люди, которые там внутри… это уже не люди. Как и ты.

Когда Токарев подошел чуть ближе, ученый почуял исходящий от него запах перегара. Майор был не только психически болен, но еще и пьян. Мертвецки пьян.

Но если в ногах его и была слабость, то рука держала пистолет «Грач» довольно крепко. Да и мутанта он сумел подстрелить, хоть и промахнулся несколько раз.

– Ну, если не говорил, значит, подумал. Я по твоей роже все вижу. Что ты имеешь против России, сволочь?

– Я ничего не имею конкретно против России, – сказал Малютин. – Только против человечества в целом.

И тут же пожалел. Этот человек не воспринимал сейчас ни сарказма, ни иронии.

Пистолет рявкнул, пуля отбила от стены кусок краски и проделала там дыру размером с железный рубль. К счастью, межкомнатная перегородка была деревянной. Малютин успел уже проститься с жизнью и теперь медленно возвращался к ней, чувствуя, что еще пара таких фокусов – и сердце не выдержит.

– Молчать! Я пристрелю тебя, как шавку. А твой труп скормлю этим тварям. Раз уж ты с ними целоваться готов. Вонючий сраный Запад… этот заповедник для дебилов и извращенцев. Как хорошо, что все там накрылось медным тазом. Но и в нашу страну метастазы успели проникнуть. Выросло поколение дегенератов, – продолжал офицер, – которые, кроме компутера и кока-колы, ничего не знали. Которые ни дружбы, ни службы… ничего! Я тебя на десять лет старше. И мы были совсем другие. Мы в футбол на пустыре играли. И дрались двор на двор. За честь, за понятия. Я всю жизнь лямку тянул по гарнизонам, рос без отца, на рабочей окраине… улица воспитывала. Но ведь воспитала же! Человеком. А вы… инфантильные, гламурные твари… вы же говно собачье. Плюнь – и упадете. Вечно ноете, вечно плачете, что вам чего-то не додали. Пальчик боитесь порезать. Гвоздя не умеете забить! И вот такие бабы в штанах, такие сопляки паркетные меня вечно обходят на поворотах. Подсиживают, подкапываются под меня и хапают себе то, что я заслужил. Пока вы по кафе сидели и на митинги ходили… я за таких грязь месил. Я кровь проливал, сука. Ты понял, нет?.. А мои товарищи, мля… в танках горели… в цинках домой возвращались. Потом в конторе меня поставили на сверхважный участок работы. Смотреть за этой шарагой, за очкастыми придурками, каждый второй из которых – предатель. Но я старался! «Майор Туляков», блин. Потому что кто-то должен делать грязную работу, чтобы такие дебилы, как ты, могли спокойно по клубам шастать. И если бы мы довели дело до конца, никто бы на нас не рыпнулся! Ни одна сука! Но подвели уроды в штабах. Все развалили. Все предали…

Токарев издал звук, похожий на сдавленный всхлип.

Малютин был в ступоре: «Какие, на хрен, товарищи? Кого предали? О чем он вообще плетет и зачем? – И вдруг он понял – и ужаснулся. – Эмоциональная накрутка. Психологически даже гопнику трудно ударить прохожего сразу, без перехода. Надо сначала войти в контакт, спросить закурить. Если речь идет о мирной обстановке, то вооруженному человеку, даже грабителю и убийце, – если, конечно, а он не псих и не профессиональный киллер – трудно выстрелить незнакомому человеку в лицо без должной раскачки, без своеобразной прелюдии».

Это значило, что майор не до конца еще оскотинился. Не мог он с ходу застрелить того, с кем делил общие трудности и делал общее дело. Сначала ему непременно надо было приписать ученому выдуманные грехи и пороки.

«Значит, ты слаб, – подумал Малютин. – И даже сейчас не можешь обойтись без оправданий».

Хотя он понимал, что это вряд ли его уже спасет. Малютин сжался. Видимо, собеседник – и будущий палач – принял это движение за проявление страха и отчаяния. Но в глубине души – там, куда Николай раньше прятался от людей и проблем, как в шкаф, – в этом темном углу ученый был собран и спокоен. Он принял решение: продать жизнь хотя бы с мизерным шансом на успех.

– У-у-у-у, – вдруг завыл Токарев. – Твари, гниды, проститутки…

Малютин обернулся. И увидел, что офицер не смотрит на него, а отчаянно трет виски. Глаза Токарева покраснели и заслезились.

Продолжая материть весь белый свет, майор подошел к двери и рывком распахнул ее, направив пистолет на дверной проем.

Никого.