«Меряться силой с ними бесполезно», – подумал Малютин.

Первого он сразу узнал. Кепка полковника, мятая и очень грязная, вдобавок ко всему теперь была покрыта еще и подозрительными бурыми пятнами. Второй был низкорослым и приземистым. Если первого Малютин мысленно назвал Вождем, то второго окрестил Коротышкой.

Ученый уже приготовился к худшему. В голове его созрел простой и не самый, скорее всего, удачный план: ударить ближайшего «серого» в лицо железной скобой, которую может быть удастся вырвать из стены, и бежать что есть духу. Но они пришли не за ним.

Загремела дверь одной из клеток.

– Нет! Не надо! А-а-а-а! – услышал он крик Воробьева, переходящий в нечленораздельный вой. – Пожалуйста!

Но и не за сержантом они явились.

Краем глаза поглядывая в коридор, Малютин видел, что две тени остановились перед камерой, где лежал мертвец. Пару секунд они постояли, сипло дыша и будто обдумывая что-то, потом Вождь подошел к двери и начал возиться с засовом.

Малютин видел, как тяжело это ему дается. Видимо, мешали острые когти, да и само строение кистей и пальцев было не таким, как у людей.

«Вот еще одно ваше слабое место. Мелкая моторика, – подумал он. – То, чему в первую очередь учат маленьких детей. А вы неспособны к ней. Вы не сможете пользоваться оружием, даже если бы знали, как».

Между тем Коротышка издал фыркающий звук и зашел в камеру, где лежал умерший после укола боец. Малютин, смотревший одним глазом за происходящим, слегка удивлялся, что так хорошо видит в темноте.

Коротышка вышел из камеры, волоча за ногу безжизненное тело.

«Что они делают с мертвыми? Элементарно, Ватсон».

Малютин вспомнил груды костей, усеивающих убежище. В одном месте кости висели под потолком, образуя что-то похожее на сложный орнамент. В другом – стену покрывала туго натянутая высушенная кожа. Николай хотел бы думать, что она принадлежала животному вроде коровы, – в конце концов, человеческая кожа слишком тонкая.

«Но что все это означает? Это их культура? Их искусство?»

Сержант, наконец, стих. Видимо, впал в панический ступор.

Загрохотала решетка камеры, где лежал полумертвый Серёга.

Оставив труп валяться в коридоре, Коротышка шагнул внутрь и вскоре появился, волоча солдата. Тот слабо охнул, когда его голова ударилась об порог.

В коридоре приземистый мутант схватил одной рукой (лапой?) ногу мертвеца, а другой – ногу живого. Вождь даже не пошевелился, предоставив это спутнику, сам же продолжал переводить взгляд с клетки на клетку. Постояв так пару минут, процессия направилась в обратную сторону.

Когда они проходили мимо камеры Малютина, тот зажмурился, вжался в гнилой матрас и постарался не дышать.

Существа прошли мимо, даже не остановившись. Шаги их были мягкими, даже у того, который тащил за собой тяжесть в сто пятьдесят – сто шестьдесят килограммов.

Слышалось лишь постукивание бесчувственных тел двух людей об пол. Видимо, Серёга был оглушен или в находился в глубоком обмороке.

На истерику и бормотания Воробьева существа не обратили внимания.

Но это было еще не все. Малютин продолжал лежать неподвижно, когда они пришлепали обратно. На этот раз с их шагами чередовались дробные шаги человека, обутого в обувь с твердой подошвой, а может, с каблуками.

Кто-то вскрикнул, тонко и высоко, как ребенок. Загремела решетка – в освободившуюся камеру Сергея тварь в кепке грубо втолкнула женщину. Обычную человеческую женщину. Малютин узнал ее. Это она была пленницей в убежище, вместе с двумя мужчинами, один из которых умер, а второй повредился умом. Кажется, они были из города Пушкино.

Маша.

Николаю показалось, что через все лицо у нее тянулся глубокий порез.

Вождь снова долго возился с дверью, запирая ее, а потом монстры пошли прочь, в полном молчании, прерываемом только их тяжелыми сиплыми вдохами. Немудрено, что им, таким здоровенным, требовалось много кислорода. Которого в атмосфере теперь наверняка было меньше, чем до войны.

Они ушли, и вскоре стихла атака на мозг. Малютин вдохнул с облегчением. Сержант перестал бормотать и поднялся на ноги.

– Эй! Новенькая! Ты в порядке? – прошептал в темноте ученый.

– Н-нет, – раздался ответ через пару секунд. – Они моего брата убили. И…

Она захлебнулась слезами, и ее речь превратилась в жалобное причитание:

– У них там… комната… головы… головы… кости… снова головы.

– Прости, – попытался успокоить ее Малютин. – Не торопись. Дыши глубже. Если они нас еще не убили, значит, шансы есть. А теперь расскажи мне: где вас держали?

– На первом этаже.

– Были там другие пленные? Наши, которые в форме?

Он не задумываясь назвал людей полковника «нашими».

– Были. Но вчера их… – она закашлялась, – растерзали. Кто-то попытался бежать, ранил одного из… уродов. И они перебили…

– Всех?

Она замолчала.

– Отвечай. Пожалуйста.

– Не знаю… многих.

– Неважно. Жаль их. Но лучше уж так, – зло бросил Малютин. – Согласен, сержант? Чем быть покорной скотиной.

Сержант, похоже, считал иначе.

– Не шуми, – попросил Воробьев. – А то они придут. И лампу свою убери…

Малютин понял, что на помощь бойца рассчитывать не стоит.

– Люди, – внезапно заговорила пленница, которая там, в убежище, показалась ему симпатичной. – Там были и другие люди…

– Какие?

– Женщины, мужчины… их привели сегодня. Много.

Вот это уже было интересно. Значит, пленных прибавилось. Малютин лихорадочно обдумывал план побега. Он не мог поверить, что ему, человеку, кандидату наук, не удастся обхитрить этих бородавочников, похожих на уродов из Кунсткамеры.

Пленники беспомощно смотрели друг на друга, чувствуя себя попавшей в западню дичью. Малютин махнул рукой и выключил фонарик – знал, что солнечную батарейку еще не скоро удастся зарядить.

Больше за весь вечер к ним никто не приходил. Малютин мог ориентироваться во времени лишь приблизительно, ведь часов у него не было.

Всю ночь были слышны душераздирающие крики, проникающие, несмотря на хорошую звукоизоляцию, в этот закуток с нижних этажей. Можно было представить, насколько громкими были крики там, внизу.

Уснуть было бы невозможно, да никто из пленных о сне и не помышлял.

Несколько раз сержант начинал с остервенением бить по стене кулаком, будто пытаясь проломить ее. Маша тихо плакала, забившись в угол. Малютин не мог точно понять, кто из них сильнее угнетает его психику.

Потом девушка вдруг начала нараспев причитать – почти речитативом: