Альфред не скрывал своего энтузиазма. Россия. Теперь дело пойдет, в этом он был уверен. «Во-первых, я очень нежно отношусь к России, к тому же думаю, что если мы положим все европейские страны на одну чашу весов и Россию на другую, то она в этом отношении перевесит», – писал он Роберту.

Теперь Роберту было поручено заниматься всем, что касалось использования динамита для военных целей. Альфред продолжал: «Когда ты собираешься ехать в Петербург? Поверь мне, это единственная страна, где имеет смысл вести дела, если только ты не продаешь ночные колпаки». Похоже, ему доставляет удовольствие мысль, что он натянет нос медлительным французам. «Пусть эти сонные мухи, педанты и ленивцы спокойно спят в своих парижских кроватях: они не примут никакого решения, пока не «попробуют на вкус». В России, напротив, мы встретим всяческую добрую волю, и к тому же разумных людей»54.

Далее Альфред рассуждал о всевозможных бомбах – в оболочке из железа, из асфальта или почему бы не сконструировать бомбу с резиновой бутылочкой нитроглицерина внутри? Он предлагал, чтобы «бомбы сбрасывались на корабли по дуге, так чтобы они взрывались в воде»55. Он словно заново родился, был полон энергии и новых идей.

Однако вскоре все изменилось. В декабре во время делового визита в Копенгаген Роберт получил телеграмму от российского правительства с указанием немедленно явиться в Петербург. Телеграмму переслал в письме Людвиг, и русский консул в Копенгагене многое сумел прочесть между строк. «Как старый друг могу сказать, что ты подвергнешь своего брата преследованиям, если тут же не отправишься туда. Такое уже случалось ранее», – сказал консул.

Под покровом тайны Роберт отправился в Санкт-Петербург. Компаньонам в Стокгольме он ничего не сообщал заранее. В Петербурге его встретили трескучие морозы – минус тридцать градусов – и вездесущие русские промышленные шпионы. Ему пришлось спрятать бочку с кизельгуром, чтобы не раскрывать тайну, которую он приехал продавать. Сделка не состоялась56.

Как очень часто случалось в трудную минуту, Альфред заболел. «Внутри у меня испорченный кипятильник», – описывал он свое состояние. Он пытался бороться с болезнью холодными компрессами, однако долгое время был не в состоянии работать. Улучшению состояния отнюдь не способствовали последовавшие вскоре плохие новости, на этот раз из Англии. Как сообщали газеты, тридцать жестяных бутылок с неизвестной маслянистой жидкостью полгода пролежали, всеми забытые, в пивном подвале в Ньюкасле. Когда обнаружилось, что они содержат нитроглицерин, вызвали полицию, но во время задержания несколько сосудов взорвалось, и пять человек погибло. «Причина – глупость. Последствия – вопли», – в отчаянии писал больной Альфред Роберту. Британская пресса не жалела слов возмущения. Весь сочельник Альфреду пришлось употребить на то, чтобы написать подробное (и более детальное) письмо в Times. По его словам, несчастный случай произошел из-за неправильного обращения57.

Кое-где позиция Альфреда встречала понимание. «Возможно, есть немало людей, от всего сердца желающих, чтобы мистер Нобель никогда не родился на свет», – писала одна британская газета, но добавляла, что тогда следовало бы столь же сурово осудить того монаха, который однажды изобрел черный порох. А обходиться без пороха никто не согласен.

Альфред Нобель надеялся, что 1868 год окажется более удачным58.

Поначалу казалось, что его молитвы услышаны. 12 февраля Шведская академия наук решила присудить отцу и сыну Нобелям ежегодную Леттерстедскую премию. Это была награда за оригинальные разработки в области науки, литературы и искусства «или за значительные открытия, имеющие практическую ценность для человечества». Иммануил удостоился награды «за заслуги в области применения нитроглицерина в целом», а Альфред «особо за изобретение динамита». Премия составляла 1000 риксдалеров (около 60 000 крон на сегодняшний день) либо та же сумма, распределенная на две части: одна в виде медали и остальное деньгами. Иммануил и Альфред выбрали медаль, хотя в кассе по-прежнему было пусто, и родителям с трудом удавалось сводить концы с концами59.

Признание Альфред высоко оценил. Однако теперь его мучили угрызения совести. Он считал, что присуждение премии именно ему было заслугой члена академии полярного исследователя Нурденшёльда. Нурденшёльд помогал им и ранее. Альфред давно жаловался, что «наш счет взаимных услуг совершенно пуст с моей стороны». Теперь он писал в Стокгольм компаньону Смитту: «Будь так любезен, поблагодари от моего имени Нурденшёльда за его благие намерения и награду со стороны академии».

После оглашения премии Альфред отпустил несколько раздраженных комментариев по поводу того, что награду получил и отец. Смитт обратил внимание на такой недостаток скромности и получил от Альфреда гневный ответ. «Как ты мог вообразить, что меня волнует, в какой степени А или И фигурируют в списке паяцев у журналистов или публики? Тут ты в корне ошибаешься». Альфред пояснил, что его возражения касались лишь формальных проблем, которые могут у него возникнуть с его патентами на динамит после того, как в этой связи был упомянут его отец.

Роберту он писал: «Ты можешь организовать дело так, чтобы папа получил всю премию академии, но только не за динамит, ибо тому мешает пристойность». Он пояснял, что, если динамит будет упомянут в мотивировке, он рискует лишиться права запрашивать патент на собственное изобретение60.

* * *

Несчастный случай в Ньюксле не изменил планы Альфреда в отношении Великобритании. Для него британские острова представляли собой «алмаз, стоящий не меньше, чем весь остальной мир». Весной 1868 года он восстановился и отправился туда со свежим патентом и образцами товара. Действовать приходилось предельно осторожно. «Путешествовать по стране, проживая в отеле с 50 скальпундами динамита в чемодане весьма рискованно, ибо, прознай об этом полиция, это легко может стоить мне 500 фунтов и двух лет в крепости. Тогда я предпочту крепость вечности, которая есть земля под нами», – писал он в одном из многочисленных писем из поездки61.

Альфред провел опытные взрывы в Шотландии, Уэльсе и в прекрасном графстве Девоншир на юго-западной оконечности Англии. Он был уверен, что умеет произвести впечатление. «Должны прозвучать мощные взрывы на большой каменоломне, много шума, осколки железа, газетчики, разваливающиеся на куски огромные скалы и обязательно вкусный обед», – утверждал Альфред. Тогда и у шотландца «с умом, движущимся со скоростью дюйма в год, лицо расплывается в ухмылке, призванной означать одобрение». Между тем все это мало помогало. Деловые переговоры по-прежнему шли туго.

Сопротивление и критика стали настолько привычной частью повседневной жизни, что Альфред и не ожидал ничего другого. Если он упрямо продолжал идти вперед, то это было напрямую связано с динамитом. Скоро, очень скоро мир поймет, что ему наконец удалось окончательно укротить нитроглицерин, что он стал первым, обладающим «знаниями и изобретательностью», чтобы «поставить эти силы в распоряжение на благо человечеству».

Однако от очередного удара он оправился не сразу. В течение нескольких недель лета последовали один за другим еще три серьезных несчастных случая. В Бельгии погиб местный агент Альфреда, с которым он успел подружиться. Известие об этой смерти сильно потрясло Альфреда, скорбь разрывала душу. «До сих пор ни одно событие, кроме того, что случилось в Хеленеборге, не потрясало меня настолько»62.