Около двадцати человек под командованием лейтенанта Шимченко, лейтенанта Воробьева и старшины Баснева пошли на прорыв. Мамина, Пояркова, Стебунцова, летуна и Лизу со Славкой – оставляли на месте. Они должны были притаиться на трубах под потолком подвала, ничем не выдавая себя, и осторожно выбраться, когда немцы снимут охрану. Глубокой ночью, распрощавшись с остающимися, защитники подвалов один за другим вышли наружу через дверь котельной.

Несколько минут спустя Мамин и его товарищи услышали выстрелы, разрывы гранат, крики «ура!». Потом всё смолкло. Трудно было решить, прорвались ли защитники вокзала сквозь кольцо врага или все пали в бою.

Этой же ночью немцы открыли заложенные окна подвалов. Внутрь помещений с перрона бросали гранаты, чтобы убедиться, что никого не осталось внизу. В подвал спустилась небольшая группа. Осмотрела помещения. Потом охрана была снята.

Лейтенант Николай Шимченко погиб. Старшина Павел Баснев оказался в плену. В лагере был повешен. Лейтенант Воробьев добрался до дома. Но его сдал сосед и лейтенант был расстрелян.

***

26 июня 1941 года, Пугачево, 15.00

Мамин луг утопал розово-голубом бессолнечном мареве. В перламутровой низине билась, словно птица в клетке, между берегами река Мухавец. Ее и видно-то не было, этой воды, – лишь вдали на неосязаемой плоскости реки вдруг зажигались пятна мягких отсветов и сразу исчезали. Пространство рассеивалось в тонкой и прозрачной пустоте, но влажно ощущалось в каждом вздохе.

Немцы вошли в Пугачево днем 22 июня. Колонна ненадолго остановилась, пополнить запасы воды и убедиться в отсутствии противника. Вместе с водой разжились всем, что плохо лежало или стояло. Кто курицу прихватит, кто солений из кадок наберет, некоторые даже успевали сало выпросить. Жесткого грабительства не было. Западные районы Белоруссии не входили в число, подлежащих уничтожению. Поэтому отбирали насильно, но вежливо.

Все изменилось 26 числа, когда в деревню вошли части СС. Всех жителей Пугачево согнали на Мамин луг. Вышло около трехсот человек. В основном старики, женщины, дети. Из призывного возраста осталось не более двадцати человек.

Установили два стола, началась фильтрация.

– Тех, чьи фамилии назовут, должны подойти к левому столу. Остальные самостоятельно к правому, – прокричал командирским голосом Астап Кухарчик. Его, как и обещал Гюнтер, назначили старостой. Он стоял в окружении двух офицеров СС. На нем был темного цвета френч, перетянутый ремнями крест-накрест, на правом боку висел в деревянной кобуре маузер.

По периметру луга стояли эсесовцы с собаками. Псы рвались с поводков, орошая местность громких лаем. Лай собак смешивался с гулом, окриками и причитаниями. В воздухе висло напряжение.

Развитие событий не предвещало ничего хорошего. В первый день войны, еще до прихода вермахта был убит председатель со своей семьей. Его расстреляли со всей семьей прямо во дворе. Часть жителей разбежалась по лесам, да на дальние хутора. Многие потянулись со скарбом на восток. Но многие уже успели, помыкавшись на забитых людьми и техникой дорогах, вернуться.

За левым столом сидела дама в форме СС. Тонкое очерченное лицо обрамляли золотые вьющиеся волосы. Форма была пошита по фигуре и плотно прилегала ко всем выпуклостям и особенностям девичьего тела. Перед ней на столе лежал список, отпечатанный на машинке, в котором в столбик стояли фамилии. Этот список составил Астап. В нем были отражены имена и фамилии жителей деревни, поддерживавших Советскую власть, евреев и прочих сочувствующих. Не забыл Кухарчик упомянуть в нем и просто людей, к которым он испытывал личную неприязнь.

После того, как ушел с пожарища, Астап пил каждый день. Днем понемногу, а к вечеру – до упаду. С предательством, а потом и гибелью Славки в нем сгорело последнее человеческое. Спалил собственного сына, дочь не приехала, пропала в Бресте, да сегодня пришло еще одно тяжелое сообщение – жена убита шальным осколком от мины. Получалось, что жил-жил Астап, годами наживал добро, семью растил. А потерял все за считанные дни.

Бестия с золотыми волосами металлическим голосом называла фамилию. Из толпы выходил человек, следовали два-три вопроса, после чего, допрашиваемого отводили два дюжих эсесовца в сторону.

С дороги за фильтрацией наблюдал старик в рваном полушубке, в теплых мягких чунях, перехваченных обмотками. Одной рукой он поглаживал седую, до груди бороду, другой опирался на длинную палку. Происходящее вызывало у него одновременно и беспокойство и ненависть. Беспокойство за участь жителей деревни, а ненависть из-за того, что его сын, Астап, не только участвовал в этом, но и руководил процессом.

Во второй половине дня фильтрация была окончена. Через стол «золотой бестии» по имени Ирма прошло около 40 человек. Им приказали спуститься в неглубокий овраг на окраине луга. Наверху оврага установили два пулемета МГ- 40. С дороги было не очень хорошо видно. Старик услышал только треск пулеметных очередей и все.

Остальные жители после переписи стали разбредаться по домам. Заковылял, тяжело вздыхая, и старик. Он направился на дальнюю заимку. Туда же, откуда пришел только сегодня утром. На заимке у него был небольшой охотничий домик, где он жил, когда наступало время охоты. Сегодня утром засобирался домой, на хутор. Выбравшись из чащи, услышал гул самолетов. Потом увидел десятки машин с крестами на крыльях, летевших на восток. По дороге, в паре верст от Пугачево, он услышал в нескольких километрах грохот разрывов. Где-то шел бой. Когда шел по дороге, то позади раздался шум. Старик инстинктивно нырнул в лес. По дороге, поднимая клубы пыли, двигалась немецкая колонна. Сначала показались мотоциклисты. За ними легковой автомобиль, следом три грузовика, бронетранспортеры, тягачи с пушками. А справа по полю в два ряда шли танки. Зосима поправил под полушубком два «георгия» и с тяжелым предчувствием пошел дальше.

К хутору вышел обеду. Встретил бывшего хорунжего, деда Миколу, с которым довелось повоевать в молодости. Тот сидел на приступке и начищал старенькую берданку. Микола, как и дед Зосима, пробавлялся промысловой охотой. Сколько ему лет уже не помнил ни он сам, ни кто-либо на хуторе. Предки Миколы когда-то, спасаясь от церковной реформы, бежали из Курской земли, куда глаза глядят. Долго скитались по разным деревням, даже в лесу пожить довелось. Хлебнули горюшка. Наконец, судьба занесла их на польскую землю, где вопросов, сколькими перстами они крестятся и какого образа жизни придерживаются, не задавали.

Микола был правнук тех первых кержаков. Они выстроили дом в нескольких верстах от деревни Пугачево. Сначала жили одни, своей семьей. Постепенно вокруг прижились иные «бегуны». В общину принимали любого, кто готов был подчиняться установленным правилам и проходил обряд крещения. Образовался хутор семей на шесть.