рукавах у многих были красные повязки.

С речью выступил сам Баснев. Твердым, но медленным от еле сдерживаемого кашля, низким голосом старшина сказал, что сдаваться никто не собирается; что в Брестской крепости также идет сражение и голос сражающейся крепости зовет их к борьбе, подбадривает, укрепляет их волю и упорство; что есть надежда на то, что вот-вот с востока подойдут наши войска и снова отбросят врага за Буг, за линию границы; что. защитники вокзала заставляют немецкое командование держать на станции отряд солдат.

Несмотря на то, что говорил Баснев тихо, к концу речи, и он охрип.

Вечером 23 июня в некоторых частях подвала гулко разлеталось эхо взрывов. Немцы методично забрасывали гранаты в окна. Безопасных мест в подвале было немного. Только в глубине помещений, где не было окон. По коридору пройти в полной уверенности, что не попадешь под осколки, было нельзя. В любой момент из любого отверстия могла прилететь пуля и скатиться под ноги граната. Люди настолько привыкли находиться в постоянной опасности, что на очередной взрыв не обращали особого внимания.

Стебунцов повел Мамина и Пояркова к Лизе. Девушку тоже переодели в красноармейскую форму, взамен испорченного платья. Лиза сидела вместе со Славкой, которому от Семена перепал сухарик. Ефрейтор также позаботился и добыл для них охапку соломы. Вообще, Мамин отметил, что со времени их расставания молодые люди стали ближе друг другу. Поярков внимательно выслушал злоключения Кухарчиков.

Во время разговора с ним подошел молодой человек в летной форме. Он был анерексично худ и бледен. Тонкими хирургическими пальцами летчик так стиснул руку Мамина, что тот чуть не вскрикнул. В этом тщедушном теле непонятно как жизнь держалась, но силой он обладал чудовищной.

– Бертов Самсон Пантелеевич, – представился летчик.

Это был спасенный Пилипенко летчик. На голове его еще оставались бинты. Летчик подсел к Славке и подал тому что-то съестное.

– Чо, вы мянэ як малого, – обиделся Славка, но печенье взял.

– Ешь, ешь. Тебе силы понадобятся скоро, – летчик погладил Славку по голове.

У Самсона голос был тихий, вкрадчивый, елейный. Тембр приятный. Но Мамина почему-то бросало в холод от этого голоса. Он как будто открывал своими звуками бездну чего-то темного и ужасного.

– Интересный у тебя говор, летун, – сказал Поярков.

– Я долгое время служил на Дальнем Востоке. Приходилось общаться с японцами. Я же японский знаю. Акцент остался, – объяснил Самсон.

– Интересно, – задумался Поярков.

– Лиза, а почему вы не разговариваете как Славка, на белорусском, – спросил Мамин.

– Ой, я знаете, сколько времени потратила, чтобы на русском четко и хорошо говорить. Уйму.

– А зачем… – начал Мамин и увидел вбежавшую в помещение Надю.

– Там…там…Самсон пошли со мной, – задыхаясь, проговорила она.

Все повскакали с мест и бросились за Надей.

В одном из помещений обвалилась стена от взрыва. Повсюду были разбросан битый кирпич, на месте отвалившейся плиты торчала арматура. Под плитой и кучей кирпича лежала девушка.

– Олеся Загородская. В наше школе училась, – быстро говорила Надя. – Жива!

Из-под обломков была видна только треть туловища девушки. Надя потрогала пульс на шее.

– Но вытащить ее нет сил, – сказала Надя, стоя перед телом на коленях. – Ей ноги стеной придавило.

– Осторожно, – внезапно произнес Поярков, схватив за ворот Славку и отодвинув в сторону. Он показал пальцем на противоположную стену. – Стена едва держится. Чуть дохни на нее – и разом обрушится.

Все с ужасом посмотрели на покрытую трещинами стену. Она действительно держалась на добром слове.

Вокруг девушки собралось уже человек пятнадцать. Она пришла в себя и тихонько постанывала. Принялись осторожно убирать кирпичи.

– Семнадцать лет, – сказал кто-то.

– Жить хочется, – ответили с другой стороны.

– Красивая… уж больно девка-то красивая! – произнес третий.

Поярков и Мамин тоже приняли участие в работах. Так случилось, что судьба одного человека, до этого момента никому не известного, вдруг стала источником всеобщего сострадания, и люди озабоченно следили за этой чужой судьбой, в которой была выражена судьба всех. Им всем, может, суждено остаться в этом подвале, сгинуть под обломками перекрытий вокзала, исчезнуть неизвестными, не похороненными, как могло случиться с этой девушкой. Спасти ее означало дать шанс себе. Если она останется жива, значит у остальных появиться шанс спастись. Люди остервенело, но аккуратно убирали груды бетона, стирая в кровь пальцы, и думали только об одном – только бы выжила.

Шесть часов продолжалась смертельно опасная работа. Под непрекращающимися попытками немцев бросить гранату или выстрелить. Бойцы осторожно выбивали из стены кирпичик за кирпичиком и тут же (на место каждого выбитого кирпича) ставили подпорки. Кирпич за кирпичом. Наконец Олесю извлекли из-под разрушенной плиты, и она спросила:

– Господи, неужели я буду жить?..

Ночью она… умерла.

***

24 июня 1941 года, подвал Брестского вокзала, 02 часа ночи.

Мамин после спасения Олеси вновь оказался в компании Лизы, Славки, Семена, Бертова и Пояркова. Все спали. Лиза, приткнув голову на плечо Семена, Славка растянулся на соломе, а голову положил на колени Лизы. Летун, как шпала, лежал на спине и оказался ближе все к сидящим Мамину и Пояркову.

– Ты видел, Санчес, с каким упорством и терпением люди спасали Олесю? – спросил Мамин у Пояркова. – Ведь они понимали, что, каждую секунду могли быть погребенными вместе с нею под обвалом стены!

– Какие люди! – произнес Поярков. – Были!

– Что это было? – снова спросил Мамин.

– Что, что, – буркнул Поярков. – Наверное, сказалось давнее и природное свойство русских людей – сопереживать и сострадать чужому горю.

– Почему у нас не так? Что с нами случилось?

– Утерялось. Забылось. Растворилось в массовом эгоизме. Здесь это качество еще живо, и оно не раз согреет людские души…А у нас…, – Поярков махнул рукой.

– Может, расскажешь, как выбираться отсюда будем? – спросил Мамин.

Поярков посмотрел на Алексея, потом вынул из кармана грязной, с кровяными подтеками, гимнастерки сложенный вчетверо конверт. Развернул и протянул Мамину фотографию. Алексей по обгоревшему уголку сразу опознал фотографию, обнаруженную у диверсанта в Мухавце. Он до сих пор не видел изображения на фото. Теперь под светом горящей спички Мамин рассмотрел картинку. Это была Маша.

Ничего не понимая, Мамин повертел фотографию. Потом вопросительно посмотрел на Пояркова.

– Это сигнал, чтобы внимание обратил. А это… – Поярков показал на сургучную печать. – Это ключ. Точно такой же оттиск находится у нашего визави, у которого будут документы.

– То есть ты знаешь, где документы находятся?

– Скажем так, я знаю, в каком месте искать.

– Ну, а дальше что? Как выбираться будем? – настаивал Мамин на интересующем его вопросе.

– Безболезненно, Лемыч, безболезненно, – уклонился от ответа Поярков.

В помещениях с Московской стороны послышался шум, загремели листы металла, закрывавшие