– Тогда скажите, откуда вы его знаете. Где и когда вы с ним познакомились.

Мамин замялся.

– Этого я вам сказать не могу.

– Мне все понятно, товарищи. Вот мне все понятно! – вторую фразу Шимченко произнес громко и утвердительно. – Капитан Мамин, который мужественно, утверждает товарищ Воробьев, а к вашим словам сомнений нет, пресек диверсионную акцию немцев; и участвовал в задержании диверсантов у деревни Мухавец, как мы слышали из рассказов ефрейтора Стебунцова, на самом деле шпион. Он под прикрытием выполнял агентурную работу, а потом, при первой возможности, сдался в плен, – закончил Шимченко.

Поярков, не выдержал, засмеялся.

– Тебе бы лейтенант детективы писать.

Поярков в такой малообнадеживающий для него момент, не потерял присутствие духа. Казалось, его нисколько не заботил расклад, изложенный лейтенантом, и то, что может за этим последовать.

– Так Мамин же фрицев пострелял. Стал бы он в своих стрелять, – сказал Воробьев.

– Фашист стал бы. И потом, ни вы, ни мы лично не видели, как стрелял Мамин. Значит, мог обмануть. Все ясно – шпион. Предлагаю, применить меры высшей социальной справедливости. Изменнику и врагу – расстрел. Тем более, нет у нас возможности охрану держать, каждый штык на счету, – последнюю фразу Шимченко адресовал Басневу, который за время допроса не проронил ни слова.

Старшина среди присутствующих командиров был младшим по званию, но старшим по возрасту. А его решительность в первый день войны снискала общее уважение. Его слово имело вес, а в данном случае, Мамин четко это осознал, решение зависит только от слова старшины.

– В том и дело, Коля, что людей у нас нет. Лучше поверить врагу, чем не поверить товарищу. Капитан был в крепости. Наш телефонист обещал дать связь. Значит, есть у нас возможность проверить слова Мамина. Если он не соврал, то и с унтерштурмфюрером не так все однозначно. Не будем горячиться, – рассудительно заключил Баснев.

Шимченко хотел возразить, но промолчал.

– Вы с кем из командиров в крепости общались? – спросил Баснев у Мамина.

– Полковник Козырь и комиссар Фомин, – не задумываясь, сказал Алексей.

– Хорошо. Шихов, – позвал старшина. – Капитана и …его, – Баснев указал на Пояркова, не решившись назвать его фашистом. – Забирай с собой. Оружия пока не выдавать. Пусть помогут с раненными и буфетом. Людей чем-то кормить нужно. Только переоденьте …его. А то бабы и так косятся.

– Есть, – отозвался Шихов.

– Товарищи красноармейцы, – со стороны привокзальной площади в рупор зазвучал неуклюжий русский голос.

– Вас гонят на верную смерть. Германская армия ваш защитник и друг! Она освободит вас от большевистского ярма. Не верьте жидовской клике. Ваши командиры трусы и обманывают вас. Товарищи, бейте политруков и возвращайтесь по домам, к своим детям и матерям. Смерть Сталина спасет Россию!

– Вот сволочи, – выругался Поярков.

Баснев засмеялся.

– А ты хотел его под расстрел, Коля.

Гитлеровский агитатор до хрипоты через рупор пытался уговорить подвальный гарнизон прекратить сопротивление, обещая ему «почётную» капитуляцию. Не забыл он упомянуть о том, что пали Москва и Ленинград, о том, что Красная Армия повсюду прекратила сопротивление.

На время «политинформации» залпы и стрельба прекратилась. Этим получасом командиры и солдаты воспользовались, чтобы перевязать раненых, поднести боеприпасы к огневым точкам.

Известия о падении двух столиц заметно обескуражило лейтенантов. Мамин это заметил.

– Не верьте. Не видать им ни Москвы, ни Ленинграда – как своих ушей, – Мамин повернулся к Санчесу. – Прикинь, только 22 июня, а у них уже Москва взята.

Воробьев с Шимченко недоуменно переглянулись, но промолчали.

Впрочем, информацию о повсеместном отступлении Красной Армии (что в общем соответствовало действительности) опровергнуть было легко. Совсем близко от вокзала, километрах в двух-трех к юго-западу, не умолкая, гремело сражение – слышались орудийные выстрелы, взрывы снарядов и бомб, взахлёб строчили пулемёты. Это дралась окружённая Брестская крепость.

Первой, после пуль и осколков, стала проблема воды. Воды не было. Лишь кое-где на полу бетонки зеленели затхлые, вонючие лужи. Эту воду женщины цедили через ткань и собирали в емкости, какие смогли найти. Выдавали буквально по глотку. Хотя и у тех, кто пытался пить, этот глоток вызывал тошноту. Немного лучше обстояло дело с едой. В складе буфета ещё оставались ящики с печеньем, конфетами и мешки с кусковым сахаром. Мамин с Поярковым под строгим присмотром Шихова перетаскали все в подвал. При строгой экономии этих запасов могло хватить более или менее надолго.

Во время одной из ходок Поярков ухитрился подойти к Мамину близко и вскинул правый кулак в районе пояса «татэ цки». Алексей автоматически сделал то же самое. Их собственное дружеское приветствие, которое окончательно убедило Мамина, что перед ним Санчес.

– Хорошо, Лемыч, что ты в крепости успел засветиться. А то, прям беда, – улучив момент, прошептал Санчес.

– Рано радуешься. Я Козырю письмо оставил, что я из будущего. И в штабе батальона выступил. Так, что для них я если не предатель, то точно не свой, – ответил Алексей.

– Молодец, нечего сказать. У тебя вода в жопе не держится, что ли. На хера ты им про будущее наплел, – раздраженно спросил Санчес.

– А на хера ты меня сюда отправил. Я же тебе сказал «нет». Фэсбэшник долбанный, – взорвался Мамин.

– А ну, – заворчал Шихов. – Не балуйте. Не велено разговаривать. Надо ежели сильно, то со мной поговори.

– Давай, поговорим, – поддержал Санчес. – Тебя как зовут-то, отец?

– Алексей Петрович.

– Во. А это Алексей Степанович, – Санчес хлопнул Мамина по плечу. – Расскажи хоть, как тут, горячо было?

Разговор происходил в короткий период затишья, пока немцы надрывали глотку, призывая сдаться. Шихов уселся на поваленный мешок. Внимательно посмотрел на Мамина, покачал головой; потом достал из кармана кусок околыша фуражки и начал ножом аккуратно кромсать.

– У меня из окон кабинет видать было, что загорелись казармы Северного городка, – попутно заговорил Шихов. – Думать было нечего, ясное дело – война. Мы с диспетчером Ширшовым смотали график, спрятали его за шкаф. Ага. Документ, все же. Потом пробежали весь вокзал, ресторан – людей нигде не было. Вышли на перрон. Послали на Жабинку паровоз с двумя стрелками – проверить путь. Только уехал поезд, как по перрону пулеметная очередь, разорвались гранаты. Мы к милиционерам. Начальник милиции выдал наганы. В это время уж и немцы показались. Идут, такие, чинно по вокзалу с открытой грудью и автоматами наперевес. Отделение милиции, где получали оружие – это к западу от вокзала, на Граевской стороне. Со стороны города прибежали около 25 бойцов. Они рассказали, что немцы уже появились и с Московской стороны. «Кто находится в подвале – немедленно выходить, иначе будете уничтожены!». Это