Все члены нашей славной компании вчера вечером поступили крайне разумно и традиционно — каждый прихватил с собой по свече и зажег ее, прежде чем подниматься по лестнице. Хотелось бы мне знать, заметил ли кто-нибудь, что я даже не прикоснулся к своему подсвечнику, не зажег огня и отправился в постель в доме с привидениями так же, как отправляюсь везде, где бы мне ни довелось проводить ночь, то бишь в темноте. Впрочем, не думаю, чтобы хоть кто-то обратил на это внимание.

Ну что, любопытное начало? Но еще любопытнее (а вдобавок и чистая правда), что один только вид свечей в руках у остальных членов нашей славной компании поверг меня в дрожь и превратил прошлую ночь в ночь кошмаров, а отнюдь не обычных сладких снов. Дело, собственно говоря, в том — смейтесь, леди и джентльмены, смейтесь, коли хотите! — что призрак, который преследовал меня прошлой ночью, как преследовал вот уже много ночей на протяжении долгих лет и будет преследовать до тех пор, покуда сам я не стану всего лишь бесплотным духом, — это не больше и не меньше, чем обычный подсвечник.

Да, обычный подсвечник с обычной свечой, любой подсвечник с любой свечой (вообразите себе что угодно по своему усмотрению) — вот что преследует меня. Мне бы, конечно, хотелось, чтобы это было чем-нибудь более приятным или хотя бы изящным, более принятым в обществе: ну, скажем, прекрасная дама, или золотой прииск, ну, на худой конец, хоть серебряный, или там винный погреб и карета шестерней, или еще что-нибудь в том же роде, — но уж что есть, то есть, а значит, мне остается лишь смириться и постараться преподнести вам рассказ в лучшем виде. Буду премного благодарен, если и вы отнесетесь к этому так же.

Сам я далек от науки, однако ж имею смелость полагать, что в любом случае, когда кого-то что-то навязчиво преследует, причиной тому страх, который человек испытал когда-то. Во всяком случае, моя одержимость подсвечником и свечой началась именно с того, что я испугался подсвечника и свечи, причем, леди и джентльмены, испуг этот стоил мне доброй половины жизни, а на какое-то время и рассудка. Не очень-то приятно признаваться вам в этом, особенно до того, как вы ознакомились со всеми подробностями, но, вероятно, вы с охотой поверите мне на слово, что я отнюдь не отпетый трус, хотя бы потому, что сейчас-то мне хватает храбрости поведать вам об этой истории, которая выставляет меня отнюдь не в самом выгодном свете.

Ну вот вам и подробности, насколько я могу связно их изложить.

С самого детства, еще когда ростом был не выше вот этой моей трости, я определился в юнги и даром времени не терял, так что к двадцати пяти годам дослужился уже до помощника капитана.

Дело было году этак в тысяча восемьсот восемнадцатом, а может, и в девятнадцатом, точно уж и не припомню, но, словом, мне как раз стукнуло эти пресловутые двадцать пять лет. Вы уж извините, но память моя слабовата по части всяких дат, имен, чисел, мест и всякого такого. Впрочем, за достоверность тех событий, кои я сейчас вам изложу, можете не бояться: они врезались в мою память так прочно, что и сейчас стоят у меня перед глазами, — но вот то, что было перед тем, словно подернуто туманом, но еще большим туманом подернуто то, что было после (боюсь, туману этому уже не суждено развеяться, покуда я жив).

Итак, в восемнадцатом году (а может, и в девятнадцатом), когда в нашей части света царил мир — и, скажете вы, воцарился он отнюдь не слишком рано, — происходили, однако, войны, разрозненные и скоропалительные, на том старинном месте сражений, что нам, морякам, известно как «испанские колонии». Власть испанцев в Южной Америке была свергнута в результате вооруженного восстания. Образовалось новое правительство. Между новым и старым правительствами происходили кровопролитные стычки, но по большей части победителем оказывалось новое, под руководством генерала Боливара, провозглашенного руководством освободителем.

Те англичане и ирландцы, которым нечем было заняться на родине и которые имели склонность к агрессии, присоединялись к генералу в качестве волонтеров, а иные из наших купцов сочли достойным предприятием поставку через океан стороне-победительнице припасов.

Конечно, в этом заключался немалый риск, но одна удачная спекуляция с лихвой покрывала убытки по двум провалившимся. А именно таковы истинные принципы торговли по всему свету, где бы я с ней ни сталкивался.

В числе англичан, замешанных в сию испано-американскую распрю, довелось побывать отчасти и мне, вашему покорному слуге.

Я служил тогда помощником капитана на бриге, принадлежавшем некой фирме в Сити, которая вела торговлю по большей части во всевозможных скверных закоулках земного шара, максимально удаленных от дома, и которая в тот год, о котором я веду речь, зафрахтовала бриг с грузом пороха для генерала Боливара и его волонтеров. Когда мы отплывали, никто на корабле ровным счетом ничего не знал о полученных нами инструкциях, кроме капитана, а ему они, сдается мне, вовсе не нравились. Не могу сказать вам доподлинно, сколько бочек с порохом было на борту и как много его содержалось в каждой бочке, знаю лишь, что иного груза у нас не было. Бриг наш назывался «Благие намерения» — вы, пожалуй, скажете, что это не очень-то удачное название для судна, груженного порохом и посланного на помощь революции. И, что касается конкретно моего путешествия, так оно и вышло. Я, леди и джентльмены, хотел пошутить, и мне, право, очень жаль, что вы не смеетесь.

«Благие намерения» — самое поганое старое корыто из всех кораблей, на которых я только выходил в море: в каком отношении ни взгляни, хуже не придумаешь. Водоизмещением судно было не то двести тридцать, не то двести восемьдесят тонн, я что-то запамятовал, а команда составляла всего восемь человек — и вполовину недостаточно, чтобы управляться с таким бригом. Тем не менее жалованье нам выдавали честно и сполна, а потому пришлось примириться с риском потонуть посреди моря, а в данном конкретном случае еще и с риском взлететь на воздух вместе со всем грузом. Учитывая характер этого самого груза, мы были обременены всякими новыми правилами, которые нам пришлись отнюдь не по вкусу и касались таких вещей, как курение трубок и зажигание ламп. Как оно обычно и бывает, сам капитан, отдавший эти распоряжения, нисколько их не придерживался. Никому из нас не позволялось спускаться в трюм с горящей