куртку он ему поднамочил

вот работник отложил инстру́мент

вытирает лик свой рукавом

Лампы освещают десять действий

Голоса звучат: неси, тащи

Ну, давай подай мне тот кусок вон

выгружай и снова нагружай

Вот в когтях завода семь иль восемь

бьются времени часов больные люди

их железо мощно окружает

и блестит победно вокруг них

Одному сегодня от металла

раскалённой струе́й глаз залило

он не будет видеть вполовину

будет плакать он, когда поймёт

Близ реки ещё в начале века

при царе последнем Николае

вырос сей завод и продолжает

разбухать железным телом вширь

И сюда являются по́утру

бедные пустые человеки

чтоб потом за сгубленные жизни

деньги из бумаги получить…

«В газете «Правда» за число шестое…»

В газете «Правда» за число шестое

был напечатан короткий некролог,

что умер Скульский он оповещает

еврей и бывший министр пищевик

Он родился́ в двенадцатом году

Его лицо глядит с портрета глухо

он должности проследовал наверх

меняя их, к министру приближался

Директором он был маслозавода

и жировым огромным комбинатом

успешно одно время управлял

он умер в прошлый вторник, занимаясь

своим обычным делом в кресле мягком

и Лев Израйлич Скульский перешёл

в землю своих неизгладимых предков

А я сегодня есть ещё живой

и целый день ходил я в гости

меня кормили чаем, колбасой

и стапятьюдесятью граммами свинины…

«Общественная туалетная…»

Общественная туалетная

освещена водяным освещением

Пусто в ней, страшно и тяжело

Зимой прислонишься к трубам отопления

и воняет водой и мочой

и сидит древняя бабка

и в руке у ней тряпка

и мигает очень малый свет

и вдруг как пожалеешь

последние пять лет

как вспомнишь себя молодого разодетого

с деньгами в кармане вечером в сирени,

говорящего среди южных роскошных растений

девушки, у которой глаза в тени

клеточная юбка

милая моя девочка

маленькая моя любка

так и заплачешь сразу же тут

слёзы на пол вонючий текут

поэтовы слёзы, поэтовы слёзы

выйдешь и скрючившись

идёшь по морозу

в своём старом тряпье одет

забудешь события последних пяти лет

«Этот человек назывался Хомяков…»

Этот человек назывался Хомяков

он жил в городе

он жил в первом этаже в комнате

его соседи были Зюзин и Гущин

он любил женщин

шестьдесят два года — вот сколько ему

он стоит и чешет живот

впереди врата забвения

они украшены голубым…

«На зелёных холмах много старых досо́к…»

На зелёных холмах много старых досо́к

они сложены в кучки лежат

доски сосновые на концах шипы

и старый рубанок лежит

на зелёных холмах на пространстве в километр

остатки лежат ящиков

и бочек доски также лежат

под тучами и под дождём

поливаемые обручи стали жёлты

на них наросло окисей

из-под досок выползают мокриц

бледные сумеречные тела

Жидким светом светятся мокрицы

а тысяченожки тысячью ног копошат

и быстро-быстро бегут назад

глубже в ямы свои кусать

сыплется деревянная труха

уходят семьи жучков древоедов

и перемещается группа людей

вдоль обрыва холмов в долину

«город один прилежен тебе…»

город один прилежен тебе

город другой не нравится чем-то зелёным

может быть, один этаж его

сделал тебе так больно

нет же, ты помнишь, что тут тебя

ночью близ музыкальной школы

было приятно запах мясных пирожков

и рваного теста клочками

«Светлы пески и далеки они…»

Светлы пески и далеки они

ногам ходить и дождик падал

в последний чёрный центр стекает он

и по дороге задевает листья

Какой огромный шум

жужжит моё плечо

и моя юность кажется красива

но переломилась зелёная полоса

и лежит на воде спиной умирая

«Петров божился ртом своим, что не умрёт…»

Петров божился ртом своим, что не умрёт

Я слышал сам, как был ещё мальчишкой

Нет, нет, я не умру, зубами отдерусь

Я не позволю взять моё худое тело…

Петров лежал на стуле, как змея

он извиваньем жизнь свою изображая

махал на смерть, которую видал,

которая счас строила улыбки

Но умер он в квартире номер пять

в своих больших невыразимых белых брюках

движением последним ухватив

себя за долгополую рубашку…

И было грустно от других вещей

которые стояли и лежали

Петрову недоступны и круглы

таинственные тёмные предметы…

«лесной поклонник бог мышей усатых…»

лесной поклонник бог мышей усатых

друг земляники дикой и речной

пришёл сегодня в брюках полосатых

и сел на камень над реки водой

Его сопровождала мысль пустая

шуршала она рядом по траве

Резиновыми ножками шагая

вечерний час над ними повисал

«Я медленно, дорогой скучной…»

Я медленно, дорогой скучной

стопу передвигая, чрез пустырь иду

стопа моя мелькает, как маленькая птичка

со стороны взглянуть

Берёзы в пятнах стали по краям

Ждёт паровоз, струится май дощатый

печальный воздух на моей щеке,

как бабочка с пыльцою поселился

Я помню Витю, был черноволос

высок и он