– Всем расходиться по домам!

Молодой парень с озорными глазами съязвил вполголоса:

– Посещение кладбищенского хостела закончено. Гости – вон! А то, когда погаснет свет, живые лягут к мертвым.

Священник не отреагировал на шутку.

– Итак? – Он обращался к своим помощникам.

Одна из певчих, озираясь по сторонам, взмолилась:

– Батюшка, а может, я пойду? Муж уже домой с работы пришел. Дети наверняка уроки не выучили…

– Ступай, Алевтина, иди, не неволю.

Последнее слово отче не успело догнать Алевтину, проложившую среди односельчан коридор к выходу.

Рослый начальник почты, приставленный к деревянному кресту, перехватил его поудобнее на плече:

– Я с вами. Положим конец проискам Кривошеевых.

Двое пожарных из местной 101-й гвардии сейчас, конечно, не в форме, подтащили поближе на героическую линию построения церковный чан с водой. Неужели со святой? Да, надо полагать, так. Певчие, их осталось двое, переминаясь с ноги на ногу, подошли вплотную к нам с Катей. Батюшка дал отмашку рукой и… Два мужественных женских голоса затянули незнакомую молитву. Хором, почти. С хорошо скрываемой нервной дрожью. Практически без хрипоты и петушиных нот, вцепясь в молитвенник, как в спасительный якорь. Но постепенно их голоса окрепли, возвысились. Это было красиво! Они пели на латыни? С удивлением наблюдая за происходящим, Катя шепнула мне:

– Представляешь, Маринка сбежала из своей камеры. Ее перевели в ту, что без окон. Подальше от опекающей ее черной кошачьей стервы. Как Маричёртик улизнула, непонятно. Но охранник видел какую-то неясную черную тень, метнувшуюся от ее двери. Старуха какая-то, маленькая, сгорбленная, вся в черном. Хотя он не уверен, может, и показалось. А знаешь, ранее, когда Маринку про кошку спрашивали, она заявила, что в детстве та только ночью ей снилась. Здесь же, в особняке Воробьева, наяву объявилась – рядом с домом в ту же ночь, как вы сюда приехали. Олег это подтвердил. У тебя есть мысли по этому поводу?

– Кать, никаких. А Олег?

– Сидит и поет, как соловей, про свои злодеяния…

И тут меня осенили крестом и миром помазали, потом Катю…

– Мужайтесь, дочери мои. Помогите пройти крестовым ходом до старой часовни. Успокоим души умерших, чтоб не колобродили и живых не пугали.

Мы ошарашенно смотрели на батюшку, а тот, с трудом скрывая тревогу, на нас. Будто ждал он чего-то. Ситуация! Сзади, но придвигаясь поближе, волоча тяжеленный крест, подкрадывался начальник почты.

На изготовку, подняв серебряный чан со святой водой, тужились пожарники. Мы с Катей оказались в дружеских тисках истово отчитывающих молитву женщин. И все пружинисто напряжены, и всё внимание приковано к нам. На розыгрыш похоже не было. Возникло тягостное предчувствие расставляемой ловушки. Но за что и зачем?

– Батюшка, что здесь происходит? – серьезно спросила Мария.

Ее муж – нотариус кашлянул и тоже за нас заступился:

– И я хотел бы знать. Анастасия куда-то спешно удалилась, попросив нас остаться с Дашей и Катей. Чувствую, все это ее затея. – Вольдемар Анатольевич обнял нас, и на душе сразу стало спокойней.

– Сам пока не знаю, что может произойти, – неопределенно, отведя глаза в сторону, удивительно непохожим сдавленным голосом произнес отец Николай. – Но что-то должно случиться, наверное… Темное, с минуты на минуту… Как от чертей ни отмахивайся, каждому по жизни с ними сталкиваться приходится…

Заходящее солнце золотило верхушки деревьев, росших между могилами. Мне стало как-то зябко.

– Давай и мы домой сдернем? – тихо спросила я Катю.

Она кивнула, взбудораженная непонятным интересом к нам людей, которых мы знали и с которыми не были во враждебных отношениях.

– Пойдемте, девоньки, поздним вечером в таком месте делать нечего! – поддержала Мария.

Тем более, что кладбище опустело. Последними, галопом, затравленно озираясь по сторонам, протопала бригада с лопатами. С холма, на котором мы стояли, было видно, в коттеджном посёлке зажигались огни. В домах, где обсуждались похороны Геннадия Выйдулья. Люди наверняка строили догадки, с чего бы это семья меченых, Вовк, вернула долг дочери покойного? Я приметила, как кладбищенский сторож, крестясь, ретировался в свою служебку. Чаевничать после работы собрался, до отключки. Еще на похоронах дед Матвей ему две бутылки водки передал, говоря: «По особому случаю». Вот сторож и заперся, накрепко! Зажег лампады. В довершение, на его окнах лязгнули металлические жалюзи. А сумерки сползали все ниже. От земли к ним потянулись смутные тени, кривые, косматые. Они то вскакивали, вытягиваясь, как на ходулях, то покорно стелились по земле. Подул холодный ветер. «Тыр-тра-та-та!» – восторженно забубнили язычки искусственных цветов в венках на могильных крестах. Солнечный свет тлел, и в темноте рождалось все больше непонятных и пугающих звуков! Ноги сами заторопились к выходу. Потихонечку, при поддержке нотариуса и его жены, мы начали отходной маневр. Притихший хор и батюшка с подручными неотступно и напряженно следовали за нами. Можно сказать, преследовали! Чета Иркнайдигусь обескураженно переглянулась. Да, ситуация! Сердце учащенно, тяжело, молотом забилось в груди. Бежать? Куда? Я напряженно всматривалась в лабиринт близко устроенных могил. Казалось, памятники придвигаются ближе, не давая пройти. Путаясь в черных подвижных тенях, заострились ограды. На скамеечках внутри них оседали сухие шуршащие звуки. Они лениво перебирали сгнившую листву на забытых неухоженных могилах. С размытых фотографий за нами враждебно следили их обитатели. Угасающие солнечные лучи еще кое-где, вскользь, топорщились уже не выше кустов и верхушек надгробных памятников. Перекрестили нас светом перед надвигающейся темнотой. Когда… когда мы поняли, что заблудились! Узкие проходы между оградами начали петлять и уводить невесть куда. И вот тупик… Развернулись, но наткнулись в непроглядной тьме на корявое ветвистое дерево и колючие кусты в западне высокой металлической решетки. Она заросла какими-то вьющимися растениями. Притихшие женщины-певчие вразнобой, срывающимися от страха голосами, запричитали самую простую молитву:

– Господи, помилуй. Господи, прости и сохрани…, – повторяя эти священные слова снова и снова.

Батюшка свистящим шепотом провозгласил:

– Кажется, пришли куда нужно. – И, обращаясь к нотариусу, спросил: – Ты фонарь и карту взял?

Фонарь нашелся походный, яркий. Стало ясно, мы оказались в каком-то закутке. Старые могильные плиты без крестов. Но вот несколько – под аркой с иконами. И маленькая старая обветшавшая часовня. Посмотрев на неё, сверившись с картой, батюшка утвердительно сказал:

– Правильно, дочери мои. Вывели, куда нужно. Значит, сюда привел божий промысел. Признаюсь, я в этой части кладбища никогда не бывал.

– Отчужденные! – ахнула Мария, перекрестясь. – Надо же, куда вывел!

– Нашел ты время для крестного хода к неуспокоенным! – угрюмо заметил Вольдемар Анатольевич. – Бабоньки, спокойно, не бледнеть, в обморок не падать и без криков. Ведем себя по-тихому, на всякий случай. Чумных и чокнутых мертвецов будить не будем. Мне прабабушка рассказывала, здесь где-то калитка есть. Вот там…