наших удачных действий стали прибывать на фронт одна за другой различные иностранные комиссии. Одной из первых прибыла союзническая военная миссия во главе с генералом Гофом и Американская продовольственная комиссия.

Комиссии эти разъезжали по фронту, смотрели, поздравляли, изучали наше положение со всех сторон и, главное, очевидно хотели выяснить, насколько организация наша сильна и прочна. Ввиду того что они обещали оказать нам всевозможную помощь, я приказывал поездки эти обставлять с возможною помпой и быть с ними как можно любезнее, но надо сказать, что они отнимали у меня немало времени. Ухудшение отношений наших с эстонцами сказалось довольно быстро: вскоре после прилета аэропланов эстонцы прекратили выдачу нам денег и продовольствия. Единственная комиссия, которая принесла нам существенную пользу, была американская: видя наше отчаянное положение, американцы предложили нам поставлять муку и сало. Обсудив этот вопрос с генералом Крузенштерном, мы вскоре пришли с американцами в соглашение, и они в точности исполнили свои обещания: в заранее назначенный день прибыли к нам сало и мука, что не только дало возможность существовать корпусу, но и позволило слегка подкормить население. Работа генерала Крузенштерна в этом направлении была очень удачна, и американцы питали к нему большое доверие. В то же время другая большая политическая работа выпала на долю подполковника Крузенштерна – политические переговоры с иностранцами и эстонцами, которые он вел с должным тактом и умением. Благодаря этим двум лицам армия и население получили возможность существовать, и политическое положение армии стало крепнуть.

Ухудшение отношений эстонцев к нам сказалось еще в том, что они продолжали поддерживать ингерманландские домогательства, и в Сойкинской волости вновь началась усиленная пропаганда. Я поручил полковнику Крузенштерну выяснить ингерманландский вопрос как у эстонского правительства, так и в Париже у Сазонова141. Я также старался разъяснить Английской миссии, что никакого ингерманландского населения вообще не существует, что в Петроградской губернии живут русские, эстонцы, финны, принявшие православие карелы и ижоры, причем наибольший процент населения приходится на долю русских (более 60 процентов населения). Я решительно не мог понять, кому и для чего нужно учреждение Ингерманландской республики. Я неоднократно заявлял, что если Ингерманландская республика должна появиться на свет, то пусть те, кто интересуется этим вопросом, обратятся в Мирную конференцию, а на фронте я не могу допустить никакой агитации. Заявления мои успеха не имели, и я потребовал к себе в Ямбург начальника Ингерманландского отряда капитана Тапалайнена. Текущие дела на фронте отвлекли мое внимание от ингерманландского вопроса, и я уехал из Ямбурга, не дождавшись капитана Тапалайнена, и имел с ним разговор только через несколько дней.

В Пскове полковник Балахович вошел в связь с эстонцами и вновь начал проводить какую-то свою сепаратную политику. Опять явился на сцену г-н Иванов, привезенный в Псков эстонцами еще до вступления в него отряда полковника Балаховича. Иванов начал издавать свою газету в Пскове, печатал и распространял прокламации, собирал какие-то заседания общественных деятелей и стал во главе гражданского управления Пскова и его окрестностей. Я приказал полковнику Балаховичу удалить его, но это исполнено не было, и я окончательно понял, что эстонцы вошли в связь как с Балаховичем, так и с Ивановым. Я послал вторичное приказание и лично, по телеграфному аппарату, требовал его немедленного исполнения; полковник Балахович отвечал «Слушаю-о>, но на деле приказания не исполнял.

Первое время после занятия Пскова к полковнику Балаховичу стали переходить многие красные части; вместе с тем к нему стекалась со всех сторон масса «зеленых» (красные дезертиры). Вообще, положение Южного фронта, где, кроме отряда Балаховича, были еще значительные отряды эстонцев, уже закончившие свою борьбу с ландесвером, было значительно солиднее положения на Северном фронте. Население под Псковом с чрезвычайным подъемом шло навстречу нашим войскам, что сильно облегчало общую борьбу, но подъем этот становился менее заметен по мере того, как мы приближались к Петрограду. Ввиду крайнего напряжения на участке полковника графа Палена, сам я проехать в Псков не мог. Прибытие Балтийского полка несколько усилило наше положение, и должен отдать полную справедливость этому доблестному полку, что он много помог Северному корпусу своей боевой работой. Из Пскова получались сведения о грабежах эстонских солдат. Приказания моего о выселении Иванова из Пскова полковник Балахович не выполнил, намекая, что его в этом поддерживают эстонцы. Тогда я обратился к эстонскому командованию с требованием удаления Иванова из Пскова и прекращения разграбления города эстонскими солдатами; в ответ на это обращение я получил от генерала Лайдонера телеграмму, извещавшую меня, что он слагает с себя главнокомандование русскими войсками. Я ответил ему телеграммой, выразившей мое сожаление по этому поводу, и мою готовность служить всегда под его командованием. Я действительно очень сожалел об отказе генерала Лайдонера быть главнокомандующим над русскими войсками, так как считал, что, пока он главнокомандующий, мы можем быть более или менее спокойны за свой тыл.

На Северном нашем фронте продолжались ежедневные ожесточенные бои. Несмотря на уничтожение отдельной бригады, левому нашему флангу пришлось, благодаря бездействию ингерманландцев, отойти от Капорья под сильным нажимом противника, и все время были опасения за прорыв или обход его. Большевики все подвозили и подвозили новые подкрепления; у нас же стал сильно ощущаться недостаток в командном составе, так как много лучших офицеров было убито и переранено. Ввиду отсутствия командного состава, я не мог в полной мере использовать вновь получаемые пополнения добровольцев и пленных. Я настойчиво просил у англичан о переправке офицеров из Финляндии, где они без всякого дела сидели по общежитиям, но по причинам, которые для меня до сих пор неясны, этих офицеров не только не отправляли к нам, что было вполне возможно, но даже препятствовали тем из них, кто хотел переехать на тот берег на личные свои средства; дело дошло до того, что офицеры, рвущиеся в армию, стали прибывать из Выборга в Лужскую Губу самовольно на рыбачьих лайбах с явным риском быть захваченными большевистскими миноносцами, державшими наблюдение за Финским заливом. Многие офицеры в то же время были отправлены из Финляндии на Архангельский фронт.

Около 15 июня полковник Ветренко на правом нашем фланге вошел в сношения с направленной в обход его бригадой противника, и один из полков этой бригады перешел на нашу сторону. Другой полк той же бригады был немедленно отведен в тыл, так как большевики, очевидно, боялись, что и он перейдет к нам. Угроза обхода нашего правого фланга, таким образом, была на время ликвидирована. В то же время левый наш фланг значительно усилился прибытием Балтийского полка и около 20 июня смог снова перейти в