между Желчей и Псковом и возможно скорее соединиться с эстонскими войсками, я велел Балтийскому полку немедля переброситься на Северный фронт к полковнику графу Палену; сам полк должен был погрузить свой отряд в вагоны и доехать до станции Поля и оттуда двигаться пешим порядком на Ямбург; конная же часть отряда должна была пойти походным порядком через Муравейно. Храбрый командир доблестного Балтийского полка полковник Вейс был ранен в живот, и полком в это время командовал ротмистр фон Цур-Мюллен.

Большевики стянули против отряда графа Палена две дивизии, отдельную бригаду и конную бригаду. Из перехваченных донесений была выяснена поставленная им задача: правофланговая дивизия должна была двигаться от Петергофа и от Красного Села и занять Капорье и Керстово; с правого фланга она должна была быть поддержана гарнизоном Красной Горки; вторая дивизия от Красного Села и Гатчины должна была двигаться на Керстово и Муравейно; отдельная бригада должна была действовать на юг от Гатчины в обход нашему левому флангу, а конной бригаде было приказано двигаться на Берест в тыл правому флангу отряда графа Палена. Отряды курсантов, коммунистов и рабочих города Петрограда частью находились в тылу большевистских частей для их подбодрения, а частью были на фронте вкраплены между ними. Левый наш фланг был несколько оттеснен ввиду того, что ингерманландцы не только не прикрывали его, но вообще выражали мало желания драться; они отошли и заняли позиции впереди Пейпия, Капорья и Систа-Палкина. Левый фланг отряда полковника Ярославцева упирался в Капорье. Получив донесение, что Семеновский полк выражает желание перейти от большевиков к нам, полковник граф Пален приказал ротмистру Пермикину с Талабским полком перейти в наступление против отдельной бригады, к которой принадлежал Семеновский полк, и взять его целиком. Ротмистр Пермикин блестяще выполнил возложенную на него задачу: Семеновский полк был окружен и перешел на нашу сторону; другой полк той же бригады был разбит; мост у станции Сиверская был взорван подрывниками ротмистра Пермикина и талабчане не дошли до Гатчины всего 8 верст, после чего повернули правым плечом и отошли к станции Кикерино. Таким образом, обходившая наш правый фланг пехотная колонна была ликвидирована. Приехав поблагодарить талабчан за лихое дело, я был приятно поражен их бодрым видом. Семеновский полк, перешедший под командой капитана Зайцева, я приказал сосредоточить у станции Кикерино; в полку было около 600 штыков, несколько человек кадровых офицеров, оркестр музыки, а также двухорудийная батарея; весь полк выразил желание немедленно драться против большевиков; я сохранил ему наименование Семеновского и приказал дать несколько дней отдыха.

Колонна, обходившая наш правый фланг, была ликвидирована; положение же на левом фланге делалось все серьезнее. Резервов не было никаких; Балтийский полк мог подойти лишь через 2–3 дня. Я приказал сформированной в Ямбурге комендантской роте под командой капитана 2-го ранга Столицы140 двигаться на поддержку полковника Ярославцева.

После занятия эстонцами Пскова немецкие войска и ландесвер, находившиеся в Курляндии у Либавы, перешли в наступление, очень быстро заняли Ригу и выдвинулись восточнее ее, подойдя к Вендену. Сведения об их движении получались у нас самые скудные, так как никакой связи с этой организацией мы не имели; нам было известно только то, что в наступлении принимают участие немецкая Железная дивизия, Балтийский ландесвер и русский отряд под командой ротмистра князя Ливена. Направление, которое взяли эти войска, эстонскому командованию показалось подозрительным, и, зная неприязненные отношения между эстонцами и немцами, я сильно боялся, чтоб между ними не вышло столкновения.

Возвращаясь однажды в Нарву с очередной поездки на фронт, я узнал, что в Нарву прилетел на аэроплане вместе с немецким лейтенантом сенатор Нейдгардт из Риги. Эстонские власти приказали его арестовать, причем, по недоразумению, арестовали и один из моих автомобилей, на котором совершенно случайно проезжал недалеко от места спуска аэроплана заведующий автомобилями корнет Вальтер. По этому поводу я потребовал от эстонского командования извинения, которые и были мне принесены. Отвечая на вопросы присутствующих при спуске, сенатор Нейдгардт рассказал, что на следующий день должны были прилететь еще два аэроплана. Озлобление эстонцев против немцев возрастало, и особенно усилилось, когда пришло известие, что немецкая Железная дивизия собирается занять Венден. На следующий день действительно прилетели два других аэроплана с немецкими знаками и спустились у станции Салы. Я как раз в то время ехал в Ямбург и встретил по дороге немецких авиаторов с их спутниками, сильно избитых арестовавшими их эстонцами, один из них был даже ранен. Ведший их эстонский офицер и солдаты держали себя весьма вызывающе; когда я хотел подойти и узнать, в чем дело, они меня к арестованным не допустили, несмотря на то что аэропланы снизились на нашей территории. Я вернулся в штаб 1-й Эстонской дивизии и категорически заявил, что я совершенно не знаю, что это за аэропланы и для чего они прилетели, но требую, чтобы на русской территории эстонцы не позволяли себе кого бы то ни было задерживать без разрешения русских военных властей. Эстонские власти принесли мне свои извинения, и я тут же отправил телеграмму генералу Лайдонеру о происшедшем, причем заверил его, что никаких сношений с немецкими властями у меня не было и цель прилета аэропланов мне совершенно не известна. Прилет этих аэропланов значительно ухудшил отношения между нами и эстонцами, тем более что эстонцы ставили его в связь с начавшимся в это время наступлением на Эстонию немецкого ландесвера: по всей Эстонии началось поголовное гонение на всех прибалтийских немцев. Мне же цель прилета аэропланов неизвестна и до сих пор; результатов судебного следствия, которое велось по этому поводу эстонскими властями, мне получить не удалось. Впоследствии я спрашивал князя Ливена, не он ли посылал эти аэропланы, но он ответил, что о посылке их ничего не знал и вообще считал поведение ландесвера бестактным, объясняя его провокацией со стороны немцев, которая им вполне удалась. Может быть, в этом бесцельном наступлении сыграло роль желание некоторых балтийских помещиков поскорее вернуть свои имения. Для нас, во всяком случае, было очень грустно, что наладившиеся было хорошие отношения с эстонцами этими фактами сильно испортились. Эстонские газеты подняли шумиху, а лозунги, выдвинутые генералом Деникиным и для эстонцев явно неприемлемые, как «Великая, Единая, Неделимая Россия», еще более усилили их недовольство, и отношения наши еще ухудшились. Если бы у меня не было так много дел на фронте, я бы, по всей вероятности, больше внимания уделил прилету аэропланов, но тут мне было не до них. Наконец пришло донесение, что полковник Балахович вступил в Псков и соединился с эстонскими войсками.

Вскоре после начала