В конюшне они обнаружили съежившихся слуг с широко раскрытыми от ужаса глазами, а в самом здании не нашлось ничего интересного, не считая пары разбитых железных статуй, лежавших в лужах вонючей маслянистой жидкости, и растерзанного трупа какого-то мужчины в мантии, который валялся в обеденном зале в окружении кровавых отпечатков демонических ног.

– Нужно обыскать каждую комнату, – сказал Малыш, – и посмотреть, не прячется ли там кто-нибудь.

Крошка, ворча, огляделся вокруг:

– Эти уроды сбежали, нюхом чую. Мы с ними не покончили. Не вышло. Крошке никогда ни с чем не покончить.

– Гляньте-ка! – вдруг воскликнул Коротыш. – Печенье!

Они с Малышом бросились к столу.

Пташка наблюдала через грязное окно, как мимо в бледных утренних сумерках проходят Певуны. Когда они скрылись из виду, она вздохнула и снова повернулась к лежавшему на кровати Хордило.

– Что ж, – сказала она, – я отправляюсь в Спендругль.

– Зачем? – спросил он.

– Устала я от всего этого. Собственно, и от тебя тоже. Не хочу больше тебя видеть.

– Если ты так считаешь, – бросил Стинк, – то проваливай, корова сраная!

– Лучше бы я переспала с козлом, – ответила она, беря свой пояс с оружием.

– Мы, знаешь ли, не были женаты, – промолвил Хордило. – Я просто тобой воспользовался. Женитьба для глупцов, а я не дурак. Думаешь, я поверил тебе прошлой ночью? Вовсе нет. Я видел, как ты пялилась на того козла, пока шла сюда.

– На какого еще козла?

– Меня не обманешь, женщина. Во всем мире нет бабы, которая смогла бы меня одурачить.

– Да, пожалуй, – кивнула она и вышла за порог.

В Спендругле Пташка встретила остальных членов отряда, и все радостно отправились грабить остатки «Солнечного локона».

С трудом переставляя ноги, Акль вошел в таверну, остановился и огляделся вокруг.

– Боги, что тут стряслось? Где все?

Сидевшая за стойкой Фелувил подняла голову, и он увидел ее перепачканное лицо и покрасневшие глаза.

– Все умерли, – ответила трактирщица.

– Всегда знал, что это заразно, – сказал Акль.

– Иди сюда, выпей.

– В самом деле? Хотя я тоже мертвый?

Фелувил кивнула:

– Почему бы и нет?

– Спасибо!

– И где, интересно, прячется этот проклятый сборщик налогов? – спросила она, наливая эль.

– Да нигде Шпильгит не прячется, – ответил Акль. – Он тоже мертв.

Фелувил подняла кружку.

– Что ж, – улыбнулась она, – нам есть за что выпить.

И они выпили.

Чуть позже Акль огляделся и вздрогнул:

– Не знаю, Фелувил… уж больно тут тихо, как в могиле.

По дороге, что вела на север от побережья, тяжело катился, подпрыгивая на камнях и бороздах, массивный, покрытый черным лаком экипаж на рессорах. Из ноздрей шестерки лошадей от утренней прохлады валил пар, и в уходящих сумерках ярко сверкали их красные глаза.

На этот раз Бошелен сидел рядом с Эмансипором, который держал поводья.

– Прекрасное утро, Риз.

– Угу, хозяин.

– Воистину назидательный урок на тему природы тирании. Признаюсь, я лично получил немалое наслаждение.

– Угу, хозяин. Что там такое тяжелое? Будто не экипаж, а корабль с полным трюмом воды.

– Ну, мы ведь везем похищенное сокровище, так что стоит ли удивляться?

Эмансипор что-то проворчал, не вынимая изо рта трубки.

– Я думал, вас с Корбалом не особо интересует богатство и прочее.

– Только как средство достижения цели, любезный Риз, как я уже объяснял прошлой ночью. А поскольку наши цели намного обширнее и значительнее всего, что могла бы придумать горстка объявленных вне закона стражников, полагаю, решение было очевидным, согласны?

– Угу, хозяин. Очевидным. И все-таки мне немного жаль тот отряд.

– Ваша способность сочувствовать, любезный Риз, посрамит все человечество.

– Эх… сами видите, куда она меня завела!

– Весьма невежливо с вашей стороны, Риз. Вам очень хорошо платят, заботятся о многих ваших нуждах, сколь бы безвкусными те ни были. Должен вам сказать, что вы первый из моих слуг, кто прожил столь долго. Соответственно, я отношусь к вам с немалым доверием и с неменьшей любовью.

– Рад слышать, хозяин. И все же, – он искоса бросил взгляд на Бошелена, – позвольте поинтересоваться, что случилось с остальными вашими слугами?

– Мне пришлось их убить, всех до единого. Должен отметить – несмотря на немалые вложения с моей стороны, что, как вы понимаете, весьма разочаровывает. Собственно, в ряде случаев я был попросту вынужден защищаться. Только представьте: кажущийся преданным слуга пытается убить своего хозяина. До чего же низко пал мир, Риз. Стоит ли удивляться, что я предвижу лучшее будущее, в котором я надежно восседаю на троне, правя миллионом жалких подданных и имея возможность не думать о собственной безопасности? Такова мечта тирана, любезный Риз.

– Помнится, мне говорили, что мечтать стоит всегда, – ответил Эмансипор, – даже если мечты ведут к страданиям и нескончаемому ужасу.

– Гм… и кто же вам такое говорил?

Слуга пожал плечами:

– Моя жена.

Дорога уходила вдаль, извиваясь среди вывернутых булыжников и замерзшей грязи, и со всех ее сторон, внушая оптимизм, занимался рассвет.

– Смотрите-ка, Риз, – сказал Бошелен, откидываясь на спинку сиденья. – Начинается новый день!

– Угу, хозяин. Новый день.

За здравие мертвеца

Из тех, кто умер здоровым, делают чучела и выставляют их в стеклянных усыпальницах как пример благой жизни.

Имид Факталло, десятник команды рабочих, что укладывали булыжную мостовую вдоль Стены, лишился чувств после того, как в него врезалась опрокинувшаяся повозка, и стал таким образом святым. Открыв глаза, он увидел над собой перемазанные в пыли удивленные лица работяг на фоне голубого неба, выглядевшего воистину как сверкающая обитель Госпожи Благости, богини Здравия, в чьи прекрасные костлявые объятия едва не упал Имид. Если, конечно, вообще можно было упасть вверх, оторвавшись от налитой тяжестью земли и радостно устремившись в синие просторы над головой…

Но блистательное вознесение так и не состоялось. Зато уже возвращались посланные в Великий храм гонцы, ведя с собой достойных в розовых рубахах и панталонах, рукава и штанины которых были перевязаны на сгибах и подбиты ватой, что создавало впечатление пышущей здоровьем мускулатуры, а осунувшиеся лица покрывал слой ярких румян. Вместе с ними шли три рыцаря Здравия в белых плащах, позвякивая блестящими, украшенными серебром доспехами, которые символизировали их высокое положение. Среди этих троих Имид увидел не кого иного, как Инветта Отврата, Чистейшего из паладинов, которому не требовались румяна, чтобы придать цвет своему лицу с квадратной челюстью и большим носом: кровь в венах и артериях под слегка прыщавой кожей текла столь обильно, что оно имело почти пурпурную окраску. Имид не хуже любого другого горожанина знал, что тот, кто видел рыцаря Инветта Отврата впервые,