— У меня что-то голова закружилась, — говорит она с улыбкой.

Это такое маленькое оправдание на случай, если что-то произойдет? Или у нее просто закружилась голова, и она хочет сообщить мне это? Просто? Но разве что-то бывает просто? Все просто да не просто… кто это сказал? Не помню. Я мучаю себя, меня всего крутит, я весь извелся. На сколько процентов мне повезет? Хватит, надоело. Не хочу думать на эту тему.

— У меня тоже кружится.

Вот так просто я ответил. Проще не бывает. Джин чуть сильнее сжимает руку и я, по наивности, вижу в этом знак. А может, и нет. Вот блин. Я слишком много выпил. Авентин. Поворот и дорога уходит вверх. Эта машина что надо. Брат будет счастлив, что я ее нашел. Я смеюсь. Она смотрит на меня, я это чувствую.

— Что это ты? О чем подумал?

Джин хмурится, смотрит на меня недоверчиво.

— Ни о чем, семейные дела.

Яникул. Ботанический сад. Я резко останавливаюсь, ставлю на ручник и выхожу.

— Эй, куда ты?

— Не волнуйся, я сейчас вернусь.

Джин закрывается в машине. Безмятежная Джин. Уверенная в себе Джин. Предусмотрительная Джин. Я оборачиваюсь. Все тихо. Прекрасно, никого нет. Раз, два и… три. Я перепрыгиваю через решетку, и вот я уже в саду. Тихо иду по дорожке. Легкий аромат, иногда запах становится сильнее, насыщеннее. Будущие посадки, пока еще в дисциллированных пузырьках, в виде дорогих эссенций. Вот. Вот она, моя добыча. Я выбираю ее, не думая, осторожно беру, аккуратно отрываю. Я всегда мечтал об этом, а теперь… теперь ты моя. Один, два, три шага — и я перепрыгиваю ограду. Оглядываюсь. Тишина. Прекрасно, никого. Я возвращаюсь к машине. Джин испугалась, настолько неожиданно я подошел. Открывает мне.

— Да где же ты был? Ты напугал меня.

И тогда я распахиваю куртку на груди. Как спинакер, который раскрывается от порыва ветра в открытом море. И тут же ее аромат наполняет машину. Дикая орхидея. Она появилась у меня в руках, скорее, как в руках фокусника, а не мелкого воришки.

— Это тебе. Один цветок — другому. Прямо из Ботанического сада.

Джин нюхает цветок, погружает лицо в самый центр орхидеи, чтобы впитать в себя все ее запахи. Она смотрит на меня сквозь большие лепестки. Она напоминает мне какой-то мультик. Бэмби, да, вот именно — Бэмби. Такие же огромные сияющие глаза, глядящие из-за тонких лепестков цветка. Испуганно и неуверенно смотрят в будущее. В самое ближайшее будущее.

Первая передача, вторая, третья — мы едем дальше. Несколько поворотов и дорога снова уходит вверх. Я паркуюсь. Капитолий.

— Иди сюда!

Я помогаю Джин выйти из машины, и она идет за мной как завороженная.

— А знаешь, что…

— Ш-ш-ш! Говори тише. Здесь люди живут.

— Да, хорошо. Я хотела сказать тебе… знаешь, что вечером здесь нет свадеб. И потом — мы еще об этом не говорили. А я хочу сказку, я тебе уже говорила.

— То есть?

— Белое платье, с небольшим вырезом, букетик цветов и красивая церковь, окруженная лесом. Нет, лучше на берегу моря.

Она смеется.

— Видишь, ты еще сама не решила!

— Что?

— В лесу или на море.

— A-а, я думала, ты имеешь в виду — выходить за тебя или нет.

— Нет, насчет этого ты уже все решила.

Я притягиваю ее к себе и пытаюсь поцеловать.

— Самоуверенный и не очень романтичный.

— Почему это не очень романтичный?

— Потому что не спрашиваешь напрямую. Ха-ха!

Она делает вид, что ей смешно, и вырывается из моих рук, как рыбка, выскочившая из сетей. Быстро бежит от меня. Вот она свернула за угол, я — за ней. И мы выбегаем на площадь. На большую Капитолийскую площадь. Лучи света направлены кверху. На статуе, стоящей в центре, висит табличка. Естественно, проводятся работы. Мы останавливаемся рядом, но по разные стороны. Все необычайно красиво, особенно она. Она выглядывает из-за статуи.

— Ну, что ты встал? Сил больше не осталось?

Я делаю вид, что хочу ее схватить, и она убегает за статую. Я забегаю с другой стороны и — пум! — хватаю ее на лету. Она отчаянно кричит.

— Нет… нет, не надо!

Я поднимаю ее и несу. Выглядит как похищение Сабинянок[47], или что-то вроде того. Уношу ее прочь от света, подальше от центра. И вот мы стоим под колоннадой, в полутьме. Я ставлю ее на землю, и она поправляет курточку, натягивая ее на живот, мягкий и плотный животик, только что выглядывавший наружу. Я отвожу ей волосы с лица, оно чуть розовое из-за пробежки, а может, от смущения. Она тяжело дышит, потом дыхание успокаивается.

— У тебя сердце сильно стучит?

Моя рука лежит у нее на бедре. Потом ныряет под курточку, под майку, легко касается ее кожи. Джин закрывает глаза, а я медленно-медленно скольжу дальше, поднимаюсь по бедру, к спине. Притягиваю ее к себе, сжимаю, целую. За нашими спинами — самая низкая колонна, с самым большим диаметром. Я потихоньку толкаю ее туда и аккуратно опускаю. Она подчиняется. Ее волосы, ее спина лежат теперь на этом античном постаменте, потертом временем, с выцветшими прожилками в потускневшем мраморе, немало повидавшем на своем веку… Она крепко сжимает мои бедра ногами, раскачивая ими из стороны в сторону. А я позволяю ей это, неторопливо проводя руками у нее под поясом, под брюками, тереблю ее пуговицы. Неторопливо, не спеша… ничего не расстегивая. Без особого желания. Пока. Вдруг Джин поворачивается налево и открывает глаза.

— Там кто-то есть!

Она испугана, сосредоточена, а может, ей просто надоело? Я всматриваюсь в темноту, контуженный легким прикосновением любви.

— Там ничего нет. Это пудель…

— И это по-твоему — ничего? Да ты ненормальный.

Она решительно соскакивает с колонны. Я ничего не слышал, но не хочу спорить. Беру ее за руку. Мы убегаем, оставляя позади этот кусок античной колонны, и этого гипотетического пуделя, затаившегося в темноте. Как по лабиринту, мы пробираемся между деревьями и фонарями римского Форума. Под нами, вдали, виднеются античные колонны, развалины и памятники. С Капитолийской площади сбегает тропинка. Виднеются покрытые щебнем террасы с маленьким парапетом, ухоженные газоны, дикие кустарники. Мы на возвышении. «Тарпея». Под нами — руины, мы стоим возле какой-то стены, в полной темноте, перед нами едва виднеется скамейка. Теперь Джин выглядит спокойнее. Она оглядывается по сторонам.

— Здесь нас никто не видит.

— Ты видишь меня.

— Если хочешь, я могу закрыть глаза.

Она не говорит ни «да», ни «нет». Она вообще ничего не говорит. Только дышит мне в ухо, пока я ее раздеваю. Снимаю курточку, майку, они сползают со скамейки, в темноте она кажется еще темнее. Снимаю обувь, брюки. Каждый снимает что-нибудь с другого. Потом останавливаемся. Она стоит передо мной, прикрыв грудь руками, обняв себя за плечи, а волосы ее освещает луна. На ней остались только трусики. Поверить не могу. Это она, Джин. Та Джин, что хотела опустить меня на двадцать евро.