ожесточенно поссорились они из-за помолвки Полин с Оливером. Голос у нее дрожал, она говорила о «принципах денег и ответственности».

Элизабет заметила:

– Вы с нею превратили миллион долларов в проблему – это же курам на смех!

– А смешно вовсе не казалось. Почему вы остановились?

Элизабет пристально смотрела куда-то поверх сломанных стеблей кукурузы.

– Вы видели жаворонка? Если это был он. Очень похож, судя по тому, как упорхнул через стерню.

– Я застряла в тысяча девятьсот тридцать восьмом.

– Я однажды жила в Баварии. Романтика. Жаворонки с пеньем слетали с небес и садились в пшеницу, как и эти. То было летом.

– Я знаю эту птичку. Но не знаю, как она называется.

– В любом случае не жаворонок.

– Ну, здесь их и не едят. Вам следует понимать, это не мы с ней – только я. У меня заняло две недели, чтобы все разрушить, а она так и не поняла. Никогда. – Они проехали через купу веерных кленов. – А когда услышала о том, что она провела ночь с Алланом… Я сказала себе, что заслужила это.

– Вы очень изящно держитесь на лошади, между прочим.

– И теперь заглажу перед ней.

Подавив порывистый фырчок, Элизабет холодно ответила:

– Устроили заваруху – и заплатите за нее.

– И я счастлива за нее платить! – Мод объяснила, что деньги она выделяет Полин, не Присцилле.

– Здорово, – откликнулась Элизабет, – но отчего ж не забыть о темном Средневековье? Можно снять совершенно новое кино.

– Вы безнадежная оптимистка. Двадцать пять лет не исчезнут просто так.

Элизабет все же фыркнула – и ответила:

– Глазом моргнуть не успеете!

Мод пожала плечами.

За ужином Мод сбивчиво рассказала о звонке Аллана. Элизабет ее заставила понять (сама она поняла только теперь), что Аллан организовал страховку престарелой скаковой лошади, которую вскоре убьют.

– Но это же совсем на него не похоже, – проговорила Мод. – Жуть какая.

– Я видала и хуже. Но я вот о чем…

– Я рада, что его здесь нет. Особенно после Полин. Ее я могу понять, но как мог он? Дважды за месяц! О чем же вы?

– Шахер-махер вроде того мерина не возник бы на пустом месте. Что же касается Полин: Аллану к шестидесяти, он страдает от множественных расстройств, а Полин знакома, привлекательна и доступна.

– Боже мой… я забыла вам рассказать о картине.

Еще позже они вдвоем пели песни из мюзиклов. Элизабет щелкала пальцами и тем подбадривала эдакий Шубертов аккомпанемент Мод. Та подпевала, насколько ей это позволяло чтение с листа. Те номера, что им нравились, они повторяли, а одну песню репетировали, покуда не смогли исполнять ее дуэтом:

Пусть у него все по маслу,

Зла не держу.

Катится гладко колбаской пусть,

Ничего не скажу.

Вон бог, а вон и порог —

За рога бери и беги.

Пусть будет твой,

А мне он, увы, не с руки[140].

– Бедный Аллан!

Элизабет уговорилась об их свидании на следующий вечер. Мод продолжала насчет него сомневаться, но на исходе дня они все-таки отправились – окольным путем в большой город по сельским изгибам Таконской автострады. У первого съезда на Покипси Мод опять заговорила об Аллане:

– Мне с ним развестись?

– Нет.

– Он мало меня утешал в последнее время.

– Тогда разводитесь.

– О?

– У вас незадача.

– Раз в день и дважды по воскресеньям.

– Он вам нравится.

Мод вздохнула.

– Знаю. Мы с ним всегда так хорошо ладили.

– Каков он в постели?

– Это вы спрашиваете?

– Со мной у него бывали необычные трудности. Он не первый. Не важно почему. Мне он понравился.

– Именно поэтому вы сказали, что он не закоренелый изменник?

– Именно. Хотелось бы мне сказать, что он новичок, вот только не ждешь, чтобы кто-то двадцать пять лет…

– Я. Элизабет, почему я это делаю? В частности, поэтому трудно вам отвечать.

– Послушайте, раз в месяц – это очевидно низкий счет. Как и вечно прибегать к одним и тем же…

– Он превосходно ко мне относится. Всегда так было.

– Завтра к этому времени у вас может оказаться база пошире…

– Я вас не слушаю.

Они ехали молча вдоль полупустого водохранилища. Элизабет сказала:

– Я знаю, что вы не мот, – но все равно, у вас же сады и ваша «благотворительность установленного образца»[141]. Вы уверены, что вам не повредит то, что вы отдаете Полин?

– В общем, нет. На определенных ступенях прогрессивный подоходный налог – великий уравнитель. Теряет тут не кто-то, а Присцилла. Если б она так не разговаривала со мной на днях…

– Настолько скверно?

– Она ко мне отнеслась как к старой пьянчуге.

– Из детей получаются строгие командиры.

– Она мне рассказала об Аллане и Полин. Я ее за это возненавидела.

Они остановились у пункта сбора оплаты. Элизабет принялась инструктировать Мод насчет того, с кем у нее свидание.

К десяти на следующее утро они уже ехали по Скоростной на север. Мод говорила мало, очевидно – довольная. Элизабет вопросов не задавала. Переезжая мост Таппанзее, Мод сказала:

– Надо мне форму получше набрать. Верхом скакать бодрит, но есть особые участки…

– Я полагаю, вы пользовались большим успехом.

– Вы это о чем?

– Джордж звонил меня поблагодарить. Еще он сказал, что вы это превратили…

– Тш-ш! Мог бы и мне позволить вам рассказать. Как бы то ни было, это к его чести, нет?

– Я знаю, принять это трудно – он вас счел очень привлекательной.

– Но вообразите, сколько света нужно было тушить. Я не осмеливалась оставлять его включенным. Мне трудно было точно знать, что́ происходит. А если я не в силах сказать, отчего мне так хорошо, как же я могу просить добавки?

– Верно подмечено.

– А как вы стройность не теряете?

– Основы балета.

– Когда же вы танцуете?

– Я не танцую – это просто упражнения. И верховая езда. Если же нет лошадей, хожу по многу часов.

– Ну, на чердаке летом жарко, а в подвале сыро в любое время года – куда же мне поставить станок и зеркало? Хотя, если вдуматься, обойдусь и без зеркала.

– Не стоит. Это необходимая пытка.

Проблески Хадсона являли воду синее, нежели то небо, которое она отражала.

– Я позвонила Аллану. Сегодня утром он мне особенно был дорог.

– Изменили о нем свое мнение?

– Он не особо рвется вернуться домой. Боится, что мы вдвоем разорвем его в клочья.

– Но избавляться от него не станете?

– То было вчера.

– Из него выйдет верный жеребец и мальчик на побегушках – при условии, что вы устроите ему веселую жизнь. –