падение естественно, она рассеянно зацепилась правой стопой за луку седла и приземлилась на голову без каски. Мод, ехавшую за нею следом, так расстроило это происшествие, что она забыла собственную тревогу и свой прыжок сделала гладко. Опираясь на локоть, Элизабет одобрительно ликовала.

По пути домой Элизабет пригласила Мод в бар на Бродвее. Мод никогда не ходила в бары. Она бы опять отказалась, если бы час выживания на лошади не лишил ее сил сопротивляться. Входя в «Свои дела», она нервно поинтересовалась:

– Вы знаете всю эту публику? – Она боялась столкнуться с теми, кого знала, не столкнуться с теми, кого знала, и столкнуться с теми, кого не знала. Ей это напомнило детство и визиты в отцову контору, где было полно чужих мужчин в рубашках без пиджаков. Пила она слишком быстро, и дважды за полчаса ей пришлось отлучаться пописать. Когда они уходили, ей было потно и тошно.

Элизабет не обращала внимания на неудобства Мод. В половине седьмого назавтра вечером, появившись в бледно-желтой маркизетовой блузке, вившейся над узкой белой юбкой, она предложила снова отправиться в городок. Мод с восхищением поглядела на нее и покачала головой:

– Езжайте без меня.

– Это будет не то же самое.

– Вы же видели, что вчера произошло. Я лучше надерусь дома.

– С чего бы?

– Мне не нравится, когда на меня глазеют посторонние.

– В этом же половина всего удовольствия. Особенно если дать им на что поглазеть. Как насчет той зеленой сорочки от Норелла?[134]

– Почему тогда не купальник?

– Вы удивитесь. Большинство вас так и не заметит – вас «ту», не вас Мод.

– А другая половина? Вы сказали «половина удовольствия»?

– Глазение, как вы сами заметили. Или наблюдение, во всяком случае. Приятно смотреть на других людей. Именно для этого бары и придумали – удовольствие.

Пока они ехали в «Сапоги-да-седла», Мод поклялась запомнить эти слова. Оказалось правдой: как только они сели, привлекали они мало внимания.

Мод рассуждала об Аллане:

– Говорил он так, будто ему хочется вернуться домой. Думаю, ему следует помариноваться в собственном соку. Нет у меня желания стирать это из памяти. Не прямо сразу.

– Имеете в виду меня?

– Я рада, что это оказались вы. Но мне это все равно не нравится.

– Если считаете, что ему нужно покорчиться, он и сам с этим прекрасно справится.

– Расскажите-ка мне о его коварной стороне.

– Откуда же мне знать?

– А почему вы спрашивали о его карьере?

– Я пришла к некоторому заключению насчет мужчин: обычно они чокнутые. Про эти конские дела не уверена, но он, похоже, играет в грязные игры. Не спрашивайте у меня почему. Может, доказать, что ему без надобности ваши связи. Попробуем соседний водопой, перед тем как ехать домой? Аллан вернется, когда на самом деле этого захочет.

Из второго бара они ушли почти в девять. У себя в кухне, простительно сталкиваясь с незадвинутыми ящиками и время от времени роняя вилку, Мод состряпала поесть.

– Можно я не буду класть чеснок в салатную заправку? Знаете, итальянцы кладут – по крайней мере, те, что в Италии. – С кочанчиком бостонского латука в каждой руке она остановилась посреди кухни и там душераздирающе вздохнула.

– Детка! – Элизабет хмыкнула. – Мне казалось, вам сегодня вечером понравилось. – Со стаканом в руке она опиралась на стойку из лакированного дуба, покачиваясь из стороны в сторону, как в танце.

– Да. Но после того, как вас не станет… Аллан, мои друзья – они же вообще на вас не похожи. Будущее выглядит, ну, невдохновляюще.

– У вас же есть все, что нужно, чтоб быть счастливой. Вам это известно?

– Охх-х, счастье…

Мод подошла к мойке. Элизабет двинулась следом и обняла ее сзади. Когда Мод обернулась, Элизабет поцеловала ее в рот. Кочаны латука выпали в раковину.

– Мило, что не сопротивляетесь.

Мод пустила холодную воду.

– Вам не кажется, что нам нужно что-нибудь поесть?

– Я вас люблю, Мод.

– Мне было так здорово!

– Вы великолепная женщина.

– Нет. Неправда.

– Я понимаю. Вы прожили свои сорок девять с половиной лет мелких бедствий. Не влиться ль вам в веселье? – Элизабет держала ее крепко.

Мод все еще качала головой, ощипывая латук в клочья.

– Вы добры, вы превосходный друг, но вам придется принимать меня такой, какая я есть. – Через плечо она заглянула Элизабет в лицо. – Я б полюбила вас любить. Но это пугает. Я никогда раньше не бывала с женщиной.

– Слушайте, поцеловать вас… «Я вас люблю» значит, что вы меня вдохновляете. – Последовавший смешок напомнил Мод святого Себастьяна, когда спускали тетивы. – Неужто вы не можете определить, что я счастлива быть с вами такой, «какая вы есть»?

– У меня то и дело возникает впечатление, что я пустышка.

– Да неужели? Признаю́, иногда при вас я себя чувствую здравомыслящей и умелой, а такое случается нечасто. Возможно, вам следует превратиться в настоящую пустышку, и тогда я тут стану царицей.

– Бросаюсь в дело сию же секунду.

– Только попробуйте! Да и вообще сегодня начинать уже слишком поздно.

После ужина они посмотрели телевизор. Следом за только что возведенным на престол Папой шла Мэнди Райс-Дейвис[135]. Элизабет переключила на «Метов» – лишь тридцать две игры до первого места, и идут успешно.

– Вон Герцог бежит[136].

– Очень изящный. Понимать бы еще, что он делает.

– Это не важно. Как по-вашему, он бы мог увлечься женщиной постарше?

Мод робко глянула на Элизабет и не ответила.

Постепенно ей понравилось бродить по кабакам. Мод наслаждалась, рассуждая с Элизабет о жизнях других посетителей. Иногда, чтобы уладить разногласия, женщины спрашивали о чем-нибудь у самих этих посетителей, заводя с ними дружбу на вечер. Мод обнаружила, что в таких общественных местах процветает легкое общество.

Одним таким вечером, сидя на барном табурете рядом с Мод, Элизабет ей сказала:

– Знаете, в самом начале я приехала с вами повидаться, потому что вы жена моего любовника?

– Конечно.

– Могу спорить, вы не знаете, почему вы мне сразу понравились. – Мод задиристо склонила набок голову. Элизабет показала на их отражения в зеркале за обутыленной задней стойкой. – У нас носы одинаковые.

Позднее тем вечером – десятым после их встречи – Мод завела Элизабет в музыкальный салон, усадила около фортепиано и сыграла «Warum» Шумана[137].

– Не играла с тех пор, как Присцилла школу закончила, бог знает почему. Я раньше не осмеливалась у вас спрашивать – мне всегда хотелось найти того, кто мог бы аккомпанировать или с кем поиграть в четыре руки. Вы, часом, ни на чем не играете?

– Лишь на