Сухой воздух жадно выпил крупные капли пота, стер мокруюпленку. Сухие струи жадно вливались в грудь, впитывали сырость и мокроты.

Олег закашлялся, сплюнул комок слизи, в котором была кровь.Полет в вихре конечно же быстрее, чем езда на верблюде, но это стойка на однойруке над пропастью. Он уже истратил свою удачу на две жизни вперед.

В горле неприятно царапался ком, а когда в кашле вылетел, впесок шлепнулся сгусток темной крови. На груди под волчовкой зашевелилось,высунулась острая мордочка с непомерно большими ушами. Хищная мордочка летучеймыши была жалкой, помятой, шерстка слиплась.

Олег вытащил бережно, удивился:

— Ишь, не обгадилась... Да ты храбрая.

Мышь жалобно пискнула. Измятые крылья поползли в стороны,знойные лучи мигом прожгли насквозь. Олег сквозь тонкую пленку видел канавки насвоей ладони. Мышь тряслась, щурилась, втягивала голову в плечи.

— Тебе-то что? — удивился Олег. — Ты как у Рода за пазухой,могла спать всю дорогу. А теперь не спи, показывай. Крылышками, крылышкамипомаши!

Крохотные коготки наконец отыскали его палец, Олег ощутил,как обе лапки утвердились, как будто на пальце сидела синичка, мышь посмотрелапо сторонам, прищурилась. И то удивительно, что как-то держится, они ж днемспят, только по ночам жуков ловят...

Тоненький прерывающийся голосок наконец пропищал потрясенно:

— Это что?

— Пески.

— Те... самые?

— Посмотри лучше, — пригласил Олег. — Но куда дальше, тебеуказывать. У тебя чутье, Короед сказал.

Калашка топталась на плече, расправляя крылья, те мигомпросохли, кожа натянулась так, что почти звенела. Небо едва не плавилось как вгорне, а раскаленный добела шар сыпал искрами, едва не сжигая даже песок, какраньше сжег болота, леса, степь.

— Да, — прошептал тоненький комариный голосок над ухом, — ячую... но та древняя земля еще далеко.

— Как далеко?

— Не знаю... Несколько верст... или десятков.

— Или сотен, — проговорил Олег, но сердце радостно прыгало,как заяц весной.

Все-таки живой, все-таки снова в Песках!

Калашка летела впереди, обозначала направление, а востальное время либо сидела на плече, либо вовсе спала, забравшись за пазуху.Она вообще большую часть дороги спала. Олег вскользь выяснил, что это не Короедее превратил, а она сама неудачно воспользовалась отсутствием Короеда... Старыйколдун намеренно затягивал учение: то подмети, то сор вынеси, то истолчи корудерева в медной ступе до посинения, и Калашка, которая уже все знала и умела,попробовала одно верное заклятие...

Но проклятый колдун, оказывается, что-то недосказал илисказал не так. Калашка, налетавшись летучей мышью, как ни пыталась превратитьсяобратно в молодую девушку, так и не сумела...

Олег с сомнением посмотрел на сгорбленного уродца с кожанымикрыльями:

— Ты в самом деле была молодой девушкой?.. Гм... Оставайся вэтой личине. Так ты краше.

По Лесу не ходят, а бегают, но они трое привычно бегали и поСтепи, в Горах, в Долине, а теперь он несся по горячему песку под сжигающимсолнцем, сперва очень быстро, потом перешел на ровный бег, под таким солнцемнетрудно спалить легкие.

Дважды он видел вдали между барханов мелькающие головыантилоп, один раз мелькнул мохнатый горб. Олег заорал, торопливо выкрикнул всеподходящие по случаю заклятия, а когда бегом обогнул песчаную гору, на том местесерела горстка золы, а высоко в небе носилась как стрела насмерть перепуганнаяКалашка. Как раз ветер подхватил пепел и унес без следа. Успей позже, решил бы,что верблюда остановить не смог.

— Сила есть, — сказал он со злостью, — так зачем еще имозги?

— Так ты и такое умеешь? — заверещала Калашка с высоты. — Тычто ж ты... так мы ж сейчас... Ты можешь сразу любое княжество! Тебе будутпятки чесать, а мне жуков ловить, крылья их жесткие обламывать...

— Ага, — сказал Олег, — у тебя с мозгами тоже не больно.

Снова месил песок, раздраженно всматривался в синее, каклепестки волошки, небо, но ни Змеев, ни Рухов, ни даже когда в синеве короткоблеснуло что-то вроде наконечника золотой стрелы, даже не смог прошептатьподходящее заклятие: то ли пронеслась Анка, дивная птица, которую Род сотворилна заре творения, а потом сам же и уничтожил, то ли еще какая диковина...

Когда Калашка снова упала ему на плечо, острая грудка быстровздымалась, Олег чувствовал, как бешено бьется крохотное сердечко, но зверекоблизывался, явно и в таком сухом воздухе находятся летающие жуки или мухи.

— Отдыхай, — велел он острой мордочке. — Что-то мне вон затеми барханами мерещится...

На этот раз он подкрался, залег, очень осторожно выглянулиз-за песчаного гребня. В распадке между золотыми горами стадо верблюдов головв дюжину деловито обгладывало странные кусты. На ветвях вместо листьев длинныеиглы, каждый ствол уходит в землю тремя корнями. Олег заставил свое сердцеуспокоиться, несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул, очищая сознание, затеммедленно и внятно проговорил нужное заклятие. Верблюды продолжали пастись,затем один внезапно начал вместо колючек жадно хватать широко раскрытой пастьюпесок, задохнулся, упал и задвигал длинными голенастыми ногами.

Пока Олег спешно шептал, перебирая спасательные заклятия,верблюд подергал ногами, вытянулся и за-стыл. В синем небе сразу появилисьтемные точки стервятников.

— Черт, недоучка, — выругался Олег. — Да если бы недоучка, ато вовсе неучка!..

— Это еще что, — пропищала Калашка. — Ты мог бы его вовсе...

— Что вовсе?

— Ну, превратить в льва... А то улетел бы...

Второе заклятие подбирал долго, вышептал так осторожно, чтоедва услышал сам. Ничего не произо-шло, пришлось выждать, повторил громче. Одиниз верблюдов внезапно раздулся, бока прорвались, полезли внутренности. Зверьзакричал от боли, понесся вскачь, из боков лезли кишки, волочились по горячемупеску.

Олег с закушенной губой следил, как животное грохнулось,подняв тучу песка. Уродливые кони взбивали песок, струи взлетали как брызгижелтой воды.

— Ничего, ничего, — возбужденно пищал на ухо тоненькийголосок, — хоть что-то ж да получилось?

Морщась, Олег торопливо отвел взор, перевел взгляд наоставшихся верблюдов, прошептал заклятие...

Раздался дикий рев страха и боли. Верблюдов раздувало, бокалопались, внутренности вываливались сизыми парующими комьями, кровь и сукровицабрызгали щедрыми струями, с силой били в горячий песок, тут же впитывались.Верблюды, обезумев от боли, носились между барханами, забегали даже на песчаныегоры, где одни оставались, расставшись с жизнью, а другие уносились вдаль...