Впервые в Иерусалиме состоялся так называемый Парадгордости, — говорит Мара, — человек 60-70 пидеров и лесбиянок маршемпрошли по истерзанным террором улицам. Иерусалим, как одряхлевший лев, лишьотмахивался от этого шествия.

Мара торопилась: в двенадцать на горе Герцля, на военномкладбище хоронили двух солдат, погибших вчера на Севере. «Я исхоронилась своихсоотечественников, — говорит она, — у меня в сумочке всегда лежитчерная косынка — для кладбища».

…За эти несколько дней как-то решительно и сразу повзрослеладочь. Вчера, рассматривая разворот газеты с фотографиями жертв — и все, как наподбор, белозубые, бровастые, кадыкастые ребята, — проговорила сухо, почтибесстрастно: «Погибают мои женихи…».

Сильно вытянулась за последнее время. Похудела.

И больше не плачет…»

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

По летному полю аэропорта Бен-Гурион, так же, как и по всейстране, свободно разгуливали кошки. Мы стояли в буфете на втором этаже, в залеожидания вылета, и через огромные окна смотрели вниз, на самолеты. Вдольлетного поля наперегонки мчались две повозки со сложенными трапами. Они былипохожи на колесницы, двое молодых людей в ядовито-желтых жилетах авиационныхслужащих сидели на них, откинувшись, в позах возниц, вот только лошадейпрогресс выпряг из упряжки и пустил на колбасу.

…В самолете за нами сидела молодая женщина с годовалойдочкой, все время плачущей, — очевидно, у нее резались зубки. Сосед покреслу, пожилой господин строгого вида, забрал у женщины ребенка и весь полетходил с младенцем на руках взад-вперед по самолету. Когда мать пыталась забратьее, девочка поднимала оглушительный рев. Господин говорил без улыбки: — вот этокомплимент! — и продолжал ходить по проходу до самого конца полета, покане объявили снижение.

Борис сложил вчетверо газетный лист, откинул голову и закрылглаза… Я заглянула в лист и прочитала абзац из статьи Саши Чернавского, нашегососеда, политолога: «…надеяться на какие-то моральные ценности, когда юныйтеррорист перед терактом звонит по мобильному матери — „мама, что мне делать?“— в надежде, что она уговорит его бежать… И что отвечает мать, которая выносилаэтого ребенка под сердцем и вырастила его? Мать отвечает:

— «Да укрепит Аллах твое сердце, сынок!»…

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Поскольку темпы Восхождения с началом войны в Израилеснижались все больше и больше и, наконец, опустились до нижней критическойотметки, зашевелились и зарычали американские спонсоры. Они изрыгнули пламя,которое припекло аллигаторов в Центре. Аллигаторы разинули пасти и клацнулизубами, у Клавы затлела толстая задница.

В Центре придумали и утвердили несколько новых ставок.Пригласили несколько умных университетских голов — очередных идиотов, которыени черта не смыслили ни в России, ни в деле вдохновления на подъем.

(На языке Синдиката это, правда, называлось другим словом —«призыв». Наши кормчие до сих пор мыслили военными категориями. И это понятно —более полувека, со дня основания, Страна находилась на осадном положении.Поэтому у многих местных, которые в этом родились, сдавали нервы.

Понятно, что Страна постоянно нуждалась в новых«призывниках» — те, как правило, если не уезжали, принимали положение таким,каким получали в пользование, и жили той жизнью, какую Страна на нихнаваливала. Тем более что было в этой жизни, помимо тягот, еще и странное,трудно объяснимое посторонним, родственное очарование…)

Словом, приглашенные советники изобрели очередной блицкриг,операцию «Горячее слово», сроком на четыре месяца. Вызванный в Иерусалим и там,как обычно, наполучавший от начальства пенделей, Клава по приезде собрал всехсиндиков на перекличку.

Идти в народ — вот был основной мотив его ора.

— Идите, убеждайте, говорите! — кричал он. —Что вы сидите в своих кабинетах?! Евреи не восходят сами собой, их надоубедить!

Посреди переклички вбежала Рутка с Клавиныммобильником, — вытаращив глаза, молча исступленно жестикулируя. — ИзАргентины!!! — шипела она. — Из Аргентины!!! Таким обычно было у неелицо, когда Клаве звонил сам Верховный. По-видимому, он и звонил. Из Аргентины.В связи с их экономическим кризисом, несколько семей тамошних богатых евреевринулись в Израиль. Так что в Синдикате воспряли, расправили плечи и уженамечтали себе новое направление деятельности. Но разве под силу былотанго-гитарной Аргентине перешибить могучую, топкую, сивушную Россию по частипоставки восходящих!

Клава вскочил и, прижимая мобильник к щеке, засеменил в свойкабинет. Вышел оттуда минут через пять с потрясенной растерянной улыбкой.Разговор, по его пересказу, состоялся приблизительно следующий:

— Клавдий, — сказал Верховный Синдик, — вот ястою на трапе самолета и смотрю вдаль, на Буэнос-Айрес. И у меня хорошо насердце… А в сторону России я не хочу смотреть, и на сердце у меня печаль… Тыпонимаешь меня?

— Нет, — сказал ошалевший Клава.

— Я скажу тебе — что делать, Клавдий: надо работать.Надо сделать сначала одно, потом другое, потом — третье. Сначала сделать одно,и только потом другое, а уж потом и третье… А теперь я улетаю, прощай.

Все это Клавдий пересказал нам, по-прежнему пытаясьосознать, — уж не напился ли часом, по-человечески, наш Верховный.

— В подробности не вдавался? — спросил докторПанчер.

— Нет, — ответил Клавдий…

Он сказал задумчиво:

— Чует мое сердце, они пришлют нам еще какого-нибудь…надзирателя… И ведь его тоже надо будет куда-нибудь законопатить… Мы лезем изсадика, как тесто из кастрюли, замбура! Не убить ли мне кого-нибудь из вас, а,ребята? Например, тебя, Анат Крачковски…

— Это я, — перебила его баба Нюта задорно. —Это я буду по всем по вам сидеть шиву…

— Я знаю! — вдруг проговорил Петюня. — Знаю,что делать! Предоставьте мне решение этой проблемы.

На моей памяти это был единственный случай, когда Петюня нетолько не отбрыкивался от порученного ему дела, но сам вызывался работать.Наверное, сильно выпил, подумалось тогда многим.

Но никто не предполагал — насколько в тот раз он сильновыпил.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Минут через тридцать после переклички Клавдий вызвал меня ивелел написать сценарий беседы с потенциальным восходящим.

— Нет, — сказала я, — это не входит вобязанности моего департамента.

— Ну, прошу тебя, как человека! — взмолилсяКлава. — Ты же писатель, черт там тебя знает, — что ты пишешь… Чеготебе стоит!