Райли покачал головой, не соглашаясь.

– Я уважаю его подход, Пит. Когда ты открываешь рот, чтобы озвучить что-то, оно становится реальным. Что бы ни крутилось у него в голове, тот факт, что он не говорит об этом, означает, что он продолжает бороться. Сам, как умеет. Он не позволяет этому приобрести достаточного значения, чтобы выплеснуть все наружу.

Я опустила голову еще ниже, скрываясь за завесой волос, и молча смаргивала набегающие на глаза слезы, так как не хотела позволить всем увидеть, как это влияет на меня. Но от самой себя я не могла ничего скрыть. Один раз в жизни у меня была депрессия. Она ощущалась как большая, черная, бездонная пропасть. Это была не какая-то легкая тоска, когда тебе просто грустно или у тебя ПМС. Это всепоглощающее чувство, от которого хочется умереть. Но желание умереть полностью противоречит всем нашим инстинктам выживания. Появляется другой, нормальный инстинкт – желание убивать, чтобы защитить своих близких, убивать, чтобы выжить. Просто представив себе, что Реми чувствует все то же самое, что и я в те ужасные дни, когда вся моя жизнь взорвалась вокруг, я ощутила, как меня неумолимо затягивает в эту же черную бездну, и теперь имело значение только одно – смогу ли я вытащить его оттуда или же упаду вместе с ним.

Что бы он ни чувствовал, мне было необходимо все время напоминать себе, что он не может контролировать мысли, которые подбрасывает ему его больной разум. И это не он сам, хотя прямо сейчас этот разум контролирует его реакции, слова и поступки. Я хотела бы поддержать его, а для этого мне надо быть спокойной, сдержанной, все понимающей. Не эмоциональной, постоянно нуждающейся в его любви и внимании и не распадающейся на куски. Но, боже мой, на шестом месяце беременности я определенно была слишком чувствительна, нуждалась в нем и готова была в любую минуту рассыпаться на атомы, глядя на него.

– По крайней мере, он спускается в зал, чтобы поколотить грушу. И я искренне восхищаюсь им за это, – хмуро добавил Райли.

– Как думаешь, Брук, он сможет выкарабкаться до боя? – обратился ко мне тренер. – Клянусь богом, невыносимо было видеть, как моего мальчика унижали в прошлом году. А это ведь был его год. Его лучший сезон.

– Не думаю, что он сможет выйти на ринг сегодня вечером, – признала я нехотя.

– Так что мы можем попрощаться с первым местом в рейтинге, – сокрушенно вздохнул Пит.

– Ты не можешь позволить ему драться в таком состоянии, Пит! Он может серьезно пострадать. Он может навредить сам себе, – выпалила я, затем сделала глубокий вдох и попыталась успокоиться.

– Было бы лучше, если бы он не вспоминал, – сказал Пит с бесконечной горечью в голосе.

– Что ты имеешь в виду?

– Было бы лучше, если бы он вообще не помнил ничего из того, что родители с ним сделали.

При этих словах все мои защитные инстинкты всколыхнулись с удвоенной силой.

– Что они с ним сделали, Пит?

Было что-то тревожное в том, как Пит колебался с ответом, как его взгляд беспомощно заскользил по присутствующим в гостиной, а затем неуверенно остановился на мне. Мое сердце начало ускорять свой ритм, и к тому времени, когда он, наконец, заговорил, моя тревога достигла предела.

– Его впервые отправили в психлечебницу, когда ему было десять лет, Брук. Тогда у него впервые проявилось его «черное» состояние. Но сначала они решили, что он одержим дьяволом. Они повели себя как настоящие изуверы. Эти чертовы фанатики позволили подвергнуть своего маленького сына обряду экзорцизма!

Когда эти два последних слова проникли в мой беспокойный мозг, мое сердце чуть не разорвалось от горя и ужаса. Я охнула и прижала ладонь ко рту.

Диана закрыла лицо руками.

С губ Райли сорвалось проклятие, и он отвернулся от нас, глядя в пол. Тренер, также избегая смотреть на нас, изучал свои руки.

Повисла гнетущая, тягучая тишина… Она была наполнена печалью, неверием и мучительными мыслями о несчастном больном маленьком мальчике, которого никто не желал понять…

А я вспомнила песню «Айрис» – песню, которую он так часто давал мне послушать. С ее помощью он просил, чтобы я увидела его таким, какой он есть, поняла и приняла… Именно я, хотя даже его собственные родители его не понимали.

О боже!

– Обряд «изгнания дьявола» проводили в его собственном доме, – продолжал Пит, вонзая кинжал все глубже в мое сердце. – Из его комнаты вынесли все вещи, чтобы он никому не мог причинить вреда, а его просто привязали к кровати. Они занимались этим не один день – мы не знаем точно, сколько, но явно больше недели, – пока маленький соседский мальчик, который раньше играл с Реми, не пришел искать его, и тогда вмешались родители его дружка. Так называемого священника прогнали, тогда-то Реми и поместили в психушку.

В комнате никто не проронил ни звука.

Кажется, я перестала дышать. И по ощущениям – перестала жить.

– К сожалению, – продолжал Пит, – он прекрасно помнит этот жуткий эпизод, потому что в институте провели несколько экспериментов с гипнозом, чтобы вытянуть из него воспоминания. Хотели посмотреть, сработает ли такая терапия. Но она не сработала. Хуже того, его собственное тело защищало его от этих болезненных воспоминаний, но тут мы облажались с этим проклятым гипнозом, вытащив ужасные воспоминания на поверхность.

Все по-прежнему молчали.

А я слышала только стук своего колотящегося о ребра сердца. Напряженная, сильная, готовая к бою, как в те времена, когда я могла мчаться со скоростью ветра. Я даже чувствовала, как кровь быстро и мощно течет по моим венам. Я была в полной боевой готовности… и очень зла, я отчаянно хотела вступить в схватку… с чем? Неважно, главное – сражаться за него! Я вспомнила, как он сказал мне, что у него есть воспоминания о своих родителях. Как мать по ночам осеняла его крестом. Неописуемая боль раздирала мои внутренности на тысячи кровоточащих кусочков. О, мой бедный Реми!

– Так, значит, он все это помнит? – спросила я, чувствуя, как все во мне пылает от бессильной ярости.

– Я знаю, что он прекрасно понимает, что его родители не правы, но только в его светлые «голубые» моменты. Однако, когда он впадает в это свое «черное» состояние… я знаю, что он все время думает об этом, – отчаяние и мучительная боль, которую испытывал Пит, легко читалась в каждой черточке его лица. – Ведь вполне естественно задаться вопросом, почему ты никому не нужен.

– Но он нужен! Нужен мне… всем нам! – Я уже больше не могла скрывать слезы.

– Мы знаем это, Би, успокойся. – Райли поднялся на ноги и подошел ко мне.

Он прижал меня к себе, и я обнаружила, что руками прикрываю живот. Образ моего Ремингтона, маленького мальчика, страдающего из-за того, в чем не было его вины, полностью завладел моим воображением. Господи! Как же я хотела, чтобы сейчас передо мной стояли его гребаные мерзкие родители… хотя хорошо, что их здесь не было, потому что я не знаю, что бы я сделала или сказала им. Но я хотела, чтобы им было так же больно, как и ему! Я готова была избить их, накричать, заставить бежать в страхе и гнаться за ними с вилами. Я сжала кулаки и отстранилась от Райли. Он и Пит были для меня как братья, но Реми не любил, когда они прикасались ко мне, а мне сейчас совсем не хотелось делать то, что могло бы причинить ему боль, пусть даже он этого и не видел. Все, что мне нужно было сейчас, – это ощущение комфорта, а единственный, кто мог мне его дать, – это мой единственный мужчина, лежащий сейчас в постели в большой спальне.