Он внимательно слушал мои слова, явно стараясь их осмыслить, а я обняла его за шею и притянула к себе, чтобы целовать эти прекрасные губы, не давая им произносить все эти горькие слова в свой собственный адрес.

Его губы постепенно стали мягкими под моими губами, и он прошептал:

– Ты не можешь быть объективной, потому что ты моя женщина.

– Нет. Я вижу тебя таким, какой ты есть, потому что принадлежу тебе.

Он отстранился от меня, чтобы посмотреть мне в лицо, в его взгляде были тепло и забота, и я знала, что он сделает все, чтобы защитить меня и ребенка.

– Им мой выбор явно не понравился. Тебя это не слишком беспокоит?

Боже, я принимаю все, что с ним связано, вот как я доверяю ему, уважаю и люблю. Я поняла, что он имел в виду: что предпочел бороться со своей болезнью естественными методами. Вероятно, это потребует от него в два раза больше усилий, чем если бы он принимал лекарства, а также строжайшей дисциплины и здорового образа жизни, чтобы поддерживать себя в хорошем состоянии, – и, надо сказать, он вовсе не делал из этого культа. Это была его жизнь, и он хотел прожить ее так, как считал нужным, а я хотела прожить свою рядом с ним. Все, кто имеет опыт продолжительной болезни или долго сидел на лекарствах, знают, что, исцеляя что-то в организме с помощью химических средств, ты теряешь многое другое. Стоит лишь посмотреть на перечень побочных эффектов от различных препаратов. Не существует волшебной пилюли, способной обеспечить вам абсолютное здоровье.

Человеческий организм постоянно находится в развитии, и здоровье не является постоянной величиной. Это цель, идеальное состояние, к которому следует стремиться, и оно требует ежедневного труда в течение всей жизни. И Ремингтон всегда неуклонно ведет это сражение… И я буду сражаться с ним бок о бок…

– Ты выбрал правильный путь, Реми, – сказала я, глядя ему в глаза, чтобы он понимал, что я говорю это абсолютно искренне.

На его лице расцвела улыбка, и в ней была невыразимая нежность.

– У нас будет маленький человечек, который будет целиком зависеть от нас. Ты должна сказать мне, если это будет слишком утомительно для тебя, Брук.

– Я обязательно тебе об этом сообщу, – согласилась я.

Он взял мою маленькую руку в свою огромную ладонь, покрытую мозолями, и мы оба смотрели на наши переплетенные пальцы.

– Тогда дай мне слово, что обязательно скажешь мне, если я вдруг сорвусь с катушек и мне потребуется медикаментозное лечение. Клянусь тебе, я сделаю все, как ты скажешь, как только ты меня об этом попросишь.

– Ремингтон, даю тебе слово, что именно так я и сделаю, – произнесла я, сжимая его руку.

– Я тоже даю тебе слово.

Он притянул меня к себе еще теснее и сжал в объятиях, я прильнула к нему, наконец чувствуя себя в безопасности, а он накрыл ладонью мой округлившийся живот и положил мне голову на плечо, чтобы посмотреть на него.

– Я буду защищать тебя до самой моей смерти, – прошептал он мне на ухо. – Никто и ничто вам не навредит. Если наша дочка будет такой же, как я, я буду любить ее и поддерживать, в отличие от моих родителей. Я покажу ей, что можно жить с этим и радоваться жизни. Ведь жизнь того стоит.

Я растаяла в его руках и, развернувшись, уткнулась носом в его покрытую потом грудь, желая оставаться там вечно.

– Это будет мальчик. И у него все будет в порядке, как и у тебя.

Они спровоцировали его. Его родители. Они игнорировали его всю его жизнь, и теперь, когда они приходят к нему, все, что они делают, это причиняют ему боль. Не прошло и пары часов после их визита в Остине, как Реми полностью впал в свое черное состояние.

Я знала, что это случилось из-за них. И Пит это знал, и Райли. Тренер и Диана тоже все знали и понимали.

На следующее утро после их визита он едва смог встать с постели, и это продолжалось уже несколько дней. Реми был эмоционально и морально раздавлен, разбит, нокаутирован. Мне было невыносимо больно видеть его в этом состоянии, я чувствовала себя так, словно меня каждый день пинали в живот.

– Он уже встал? – спросил меня Пит из гостиной. Вся команда собралась там, и на меня обратились обеспокоенные взгляды, когда я вышла к ним и закрыла за собой дверь большой спальни. Я лишь горестно помотала головой. В этот раз Реми погрузился в свою пучину отчаяния так глубоко, что полностью отрешился от меня. Таким я его еще никогда не видела.

Он едва смотрел на меня. Почти ничего не ел. Еле разговаривал. Он пребывал в ужасном расположении духа, но при этом, видимо, изо всех сил старался ни на ком не сорваться и поэтому ничего не говорил, абсолютно ничего. Все, по чему я могла судить о его внутренней борьбе, – это его снова и снова сжимающиеся и разжимающиеся кулаки и неподвижный взгляд, направленный как будто внутрь себя.

– Черт. Это плохо, – пробормотал Пит, проводя рукой по лицу.

И он называет это «плохо»?!

Лица Дианы, Лупе, Пита и Райли выглядели такими же несчастными, какой я сама себя сейчас чувствовала.

– Он хотя бы принял капсулы с глютамином? – спросил меня Тренер, нахмурив лоб до самой лысины. – Иначе он потеряет мышечную массу, над которой мы так усердно работали!

– Он их выпил.

Он просто взял их у меня из рук, сунул в рот, запил глотком воды и плюхнулся обратно на кровать.

Он даже ни разу не обнял меня, не прижал к себе, как обычно делал, когда находился в своем втором – маниакальном состоянии. Как будто он сам себе был противен… или ему была противна я.

Тихо, чувствуя себя мрачной и серой, словно грозовая туча, я села на стул и уставилась на свои руки, ощущая на себе взгляды всех четверых. Так продолжалось несколько долгих, ужасных минут. Они сверлили взглядами мою макушку, как будто я одна должна была знать, как справиться со всем этим дерьмом. А я не знала. Я провела две ужасных ночи без сна, обнимая моего большого, тяжелого льва, и тихонько, чтобы он меня не услышал, плакала. В остальное время, днем, я растирала его напряженные мышцы, пытаясь вернуть себе Ремингтона Тейта, такого, каким он всегда был рядом со мной.

Ремингтон просто не понимал, что только он один связывает нас вместе. И теперь мы все, вся команда, старались изо всех сил, чтобы вытащить его из этого дерьма. Мы настолько зависели друг от друга, что все без исключения чувствовали себя подавленными. Я точно знала, что все эти три дня ни один из нас ни разу не видел улыбки на лицах друг друга. И мы не будем улыбаться, пока на его лице вновь не появятся озорные ямочки.

– Он что-нибудь говорит? – нарушил тягостное молчание Пит. – Он хотя бы сердится на этих придурков? Или на что-нибудь еще?

Я снова молча помотала головой.

– В этом-то и проблема с Реми. Он просто принимает все на себя. Продолжает стоять, но пропускает удар за ударом. Иногда мне хочется, чтобы он просто сказал, что чувствует, черт возьми! – Пит вскочил и принялся расхаживать по комнате.