всеобщими. И тому две причины — объективная и субъективная.

Объективная причина очевидна: организация, созданная большевиками-коммунистами для защиты собственной власти (с 1959 года КГБ не только фактически, но и формально подчинялся и Совету министров СССР, и Президиуму ЦК КПСС), слывшая «карающим мечом партии», стала очевидцем краха коммунистической партии и государства. Не решив, таким образом, свою главную задачу — обезопасить от внешних и внутренних угроз коммунистическое государство. «Мы видим, что и момент организации, и ее деятельность определили ВЧК как орган непосредственной охраны диктатуры пролетариата. Эта основная задача ВЧК является и основной задачей ГПУ»[148].

Две другие главные задачи советских спецслужб — предупредить о нападении фашистской Германии на СССР (задача не выполнена[149]) и обеспечить СССР достаточной информацией о ракетно-ядерных разработках США (задача перевыполнена[150]).

Субъективная причина состояла в том, что именно Председатель КГБ Крючков был инициатором создания ГКЧП и его лидером. Неуемная и безалаберная активность Крючкова и его ближайшего окружения[151] потребовала чистки руководящих кадров КГБ: их ответственность за попытку государственного переворота была очевидна.

Была сформирована государственная комиссия для расследования деятельности органов госбезопасности, которую возглавил депутат Верховного Совета РСФСР Сергей Степашин. Подготовкой материалов занималась комиссия во главе с выходцем из Московского управления Олейниковым. Группу по Московскому Управлению возглавлял Алмазов. Свои трясли своих, да так крепко, что у причастных к ГКЧП не было шансов уйти от ответственности, а у непричастных был шанс под нее попасть.

Между тем заслуга в срыве планов путчистов принадлежит не только Горбачёву, твердо отказавшему им в сотрудничестве, не только Ельцину, ставшему организатором и символом сопротивления, не только десяткам тысяч москвичей, ставших «живым кольцом» на защиту Белого Дома.

Важнейшая роль в том, что большая кровь не пролилась на улицах Москвы в те дни, принадлежит командованию и офицерскому составу воздушно-десантных войск министерства обороны, группы «А» («Альфы») КГБ СССР и Московского Управления КГБ СССР. На них, по замыслу заговорщиков, должна была лечь основная работа по захвату власти и подавлению сопротивления. В решающий момент именно эти люди, которые, в отличие от гражданских лиц, в обстановке чрезвычайного положения за невыполнение приказов могли заплатить собственными жизнями, заняли мужественную и непреклонную позицию. Они не пошли проливать кровь своего народа, зная, что могут заплатить за это собственной кровью. И именно их воля сорвала в конечном счете путч.

До моего прихода от КГБ «отрезали» Службу охраны (9-е Управление) и специальные коммуникации — правительственная связь, радиоэлектронная разведка и криптография. Сказался опыт «Форосского заточения» Горбачёва, когда он с семьей был взят собственной охраной под домашний арест и изолирован от окружающего мира.

25 сентября 1991 года Московское управление указом Горбачёва передали в КГБ РСФСР. Союзные институты сразу потеряли для нас значение, хотя формально и было оговорено прямое взаимодействие с КГБ СССР.

22 октября КГБ СССР разделили на Межреспубликанскую службу безопасности (МСБ, Бакатин), Центральную службу разведки (Примаков) и Комитет по охране государственной границы СССР[152] (Калиниченко). Почти все оперативные функции на территории России передали в КГБ РСФСР, и теперь уже формально Управление с останками союзных структур дел напрямую не имело.

26 ноября указом КГБ РСФСР преобразовали в Агентство федеральной безопасности (АФБ) РСФСР во главе с Иваненко.

3 декабря официально упразднили КГБ СССР, существовавший к тому моменту на бумаге.

19 декабря МСБ и АФБ РСФСР упразднили. Структурные звенья МСБ и АФБ вошли в Министерство безопасности и внутренних дел (МБВД) РСФСР во главе с Баранниковым.

Из дневника:

«20 декабря 1991 г. Встреча с личным составом. Нападки из-за общего хаоса, передачи Бакатиным схем [“закладок” в здании американского посольства — Е.С.], объединения с милицией. Пришлось подавлять страсти.

17 января 1992 г. Баранников назначен ген. директором АФБ, Ерин — в МВД. Предстоит разгром.

Г. Х. [Попов] предупредил, что нас с Аркадием [Мурашевым] пошлют на… Ну, это мы еще посмотрим».

15 января 1992 года Ельцин в соответствии с решением Конституционного суда отменил указ о создании МБВД. В связи с переименованием государства АФБ было восстановлено уже как АФБ РФ.

24 января АФБ РФ преобразовали в Министерство безопасности (МБ РФ) во главе со знакомым мне по бакинским событиям Виктором Баранниковым.

И за каждой реформой — суета переименований и переназначений.

За этой чехардой скрывались, конечно, и важные, сущностные намерения Ельцина: подавить влияние коммунистического наследия на политическую спецслужбу, сделать ее безопасной для нового государства. Но вместо радикального решения «хвост отрезали по кусочкам». Как позднее метко заметил Баранников: «Все буквы перебрали. Осталось только ё-п-р-с-т» (он, впрочем, был активным участником этих «преобразований»). Задергали одних, рассмешили других, разозлили третьих. А в Управлении больше всего было тех, кого задергали, рассмешили и разозлили одновременно.

Мой дебют это, конечно, не облегчало, хотя нам (и мне, и моим новым коллегам) и так не просто было привыкать друг к другу. Характерный пример. Начиная работу, естественно, знакомлюсь с подразделениями Управления. На одной из первых встреч спрашиваю, какие есть ко мне вопросы. Встает один из оперработников и спрашивает:

— А вы понимаете, господин Савостьянов, что вам еще только предстоит заслужить наше доверие? (Подтекст: хрен мы что тебе расскажем, пока не поверим, что ты — свой в доску.)

Ответил:

— А вы понимаете, что говорите с начальником Управления, и это вам еще нужно заслуживать мое доверие? (Подтекст: а у вас может и не быть времени, чтобы в меня поверить).

Уши сразу поджались, народ понял, что «наезжать» на руководителя — себе дороже. Но вопрос о доверии, хотя больше публично и не обсуждался, никуда не исчез. С новой остротой он встал, когда началась кампания по раскрытию агентурных архивов КГБ.

Здесь был повод для долгих и мучительных размышлений — раскрывать агентуру политического сыска (так называемой линии защиты конституционного строя) или нет.

Из дневника:

«28 ноября 1991 г. Встреча с пресс-центром, комиссией по архивам (от Ю. Афанасьева) — рвутся к архивам».

По указанию Бакатина архивы КГБ открыли для работы комиссии по проверке деятельности КГБ в дни путча. Естественно, в прессу ушла информация о негласном сотрудничестве с КГБ политиков, деятелей культуры, высших иерархов Русской православной церкви. Многие мои друзья из «Демократической России» настаивали на аналогичном решении по Московскому управлению. И эмоционально я к такому решению склонялся: вывести на чистую воду «стукачей», как называли в народе негласных осведомителей, работавших по «пятой линии» (борьба с инакомыслящими), очень хотелось. Много был начитан и наслышан о том, как ломали судьбы деятелей культуры, священнослужителей, ученых лишь за то, что они раньше других увидели убогость советского социализма под руководством компартии. Через меня за время работы в Моссовете и мэрии прошли десятки пострадавших и их потомков — поломанных жизнью, потерявших здоровье в советских концлагерях, лишившихся жилья (занятого нередко сгубившими их доносчиками, совсем как Алоизий Могарыч в «Мастере и Маргарите» Булгакова).

Но, во-первых, трудно понять, кто отличит «неправильных» агентов от «правильных», сохранив конфиденциальность последним.