мнение о невозможности участия в каких-либо акциях, направленных против законных структур власти и чреватых столкновениями с населением и кровопролитием. Я также разделял эти взгляды, как и другие руководители подразделения. Ночевал в своем кабинете. По телефону попытался успокоить жену. На душе было тревожно.

На следующий день, 20 августа, получил две шифротелеграммы за подписью начальника Управления. Одна из них в основном повторяла указания, полученные накануне на совещании. Другая касалась исполнения распоряжения председателя КГБ СССР о приведении личного состава подразделений в боевую готовность «повышенную». В соответствии с ним было установлено круглосуточное дежурство руководящего состава, ограничен выезд сотрудников из Москвы во внеслужебное время и выдано офицерам их личное оружие, до этого хранившееся в сейфах начальников подразделений (с указанием — держать его в своих сейфах). Других указаний и дополнительной информации о развитии событий в течение первой половины дня 20 августа нам не поступало, все работали по исполнению уже поставленных задач. Оперативный штаб, о создании которого говорилось на совещании 19 августа, признаков жизни не подавал (за все дни он так и ни разу не был собран). Необходимо учитывать, что я говорю о работе нашего подразделения. В других подразделениях и в руководстве Управления ситуация развивалась более стремительно, что можно понять из материалов служебного расследования, проведенного упомянутой мною ранее бригадой сотрудников КГБ СССР после провала «путча».

Обострение ситуации дошло до нас к концу дня. Около 18 часов из отдела кадров Управления поступило указание руководства уточнить наличие личного состава на рабочих местах и разбить его на «десятки», во главе которых поставить руководителей подразделений. Было приказано также задержать сотрудников на своих местах до особого распоряжения. Так как при этом не разъяснялось, чем вызваны эти меры, я позвонил по АТС-2 заместителю начальника Управления [Виктору] Алферову, который сообщил, что возможно использование сотрудников УКГБ в мероприятиях, связанных с захватом Белого Дома, однако наш личный состав привлечен к этому не будет. Складывающуюся ситуацию обсудил с руководителями структурных единиц нашего подразделения. Решили ни в каких акциях, чреватых столкновениями с народом, поддерживающим российские власти, и кровопролитием, участия не принимать.

Вечером, уже после 20 часов, позвонил мой бывший заместитель В. Сем-н, который возглавлял работу по обеспечению государственной безопасности на объектах транспорта и связи. Взволнованно сообщил, что вызван на совещание в Управление, где будет производиться инструктаж старших «десяток» для участия в работе с задержанными после штурма здания Верховного Совета РСФСР. Заявил, что откажется от выполнения такого приказа, основываясь на решении руководящего и оперативного состава своего подразделения. Я ответил, что наше мнение аналогично.

Хотя меня на предполагаемое совещание не вызывали, оставаться в стороне, являясь к тому же членом коллегии Управления, я не смог. К 21 часу был на пятом, «генеральском» этаже здания УКГБ. В коридоре встретил руководителя работ по направлению «контрразведка» Ю. Ст-ва, которого считал одной из самых светлых голов Управления. Он предложил потребовать до начала совещания обсуждения ситуации с руководством Управления и довести до него позицию оперативного состава. Такое совещание состоялось в кабинете заместителя начальника Управления Карабанова.

На вопрос начальства о морально-психологическом состоянии сотрудников первым пришлось отвечать мне. Заявил, что наш коллектив считает действия ГКЧП незаконными, обеспокоен возможностью кровопролития и отказывается участвовать в каких-либо акциях, которые могут привести к столкновениям с народом. Аналогичное мнение высказали Ю. Ст-в, В. Сем-н, поддержали в той или иной мере руководители некоторых других служб. Были, правда, и другие заявления: «готовы выполнить любые приказы руководства…» (я уже говорил о том, что о монолитном единстве чекистских рядов к этому времени говорить не приходилось, реакция на происходящие события была различной. Да и не все начальники учитывали в своих решениях мнение подчиненных). Карабанов выразил удовлетворение, что мнение руководителей служб совпадает со сложившимися у руководства Управления соображениями, и высказал намерение довести его до начальника УКГБ, находившегося в это время на совещании у заместителя председателя КГБ СССР [Гения] Агеева. При нас он позвонил последнему и передал ему (или Прилукову — было неясно) нашу позицию. Не покидая кабинет Карабанова, стали ждать результатов совещания в Центре.

Честно скажу, было весьма волнительно. Все понимали, что значит отказ от выполнения приказа в чрезвычайной ситуации. В зависимости от решимости комитетского начальства и хода событий можно было ждать чего угодно. Вскоре приехал заместитель начальника Управления [Александр] Корсак, который сообщил, что группа «Альфа» во главе с [Виктором] Карпухиным приняла коллективное решение о неучастии в силовых акциях. Стало легче: мы не одни.

После 23 часов начальник Управления вернулся, и до нас было доведено, что окончательное решение вопроса о штурме и нашем в нем участии будет принято на назначенном на полночь совещании у Крючкова. Как известно, нет ничего хуже ожидания, тем более когда от результата зависит очень многое. К чему могло привести решение о штурме Белого Дома и нашем в этом участии, не хотелось и думать. Семьи уже оповестили[146], чтобы не ждали ночевать.

Примерно к 2 часам ночи 21 августа стало ясно, что назначенный, по словам Корсака, на 3 часа штурм не состоится (по крайней мере, в названный срок). Около 5 утра вернулся Прилуков, и всем был дан отбой. Стало ясно, что «путч» провалился. Вышли на Малую Лубянку, стали расходиться. Чувствовали себя выжатыми. Навалилась усталость. Вчетвером зашли в старое здание, в кабинет одного из коллег. Выпили по стакану водки. Долго говорить ни у кого желания не было. Что ждет завтра, сказать никто не мог. Дома встретила жена: на лице, казалось, одни встревоженные глаза. Все. Пока все кончилось.

21 августа в 15:30[147] на совещании в Управлении Прилуков сообщил о фактическом прекращении деятельности ГКЧП, а во второй половине следующего дня была отменена “повышенная” боевая готовность.

Пришла пора оценки происшедшего, роли конкретных личностей и коллективов, соответствующих выводов. Процитирую выдержки из документов той поры, которые имеются в моем распоряжении.

Из моей объяснительной записки на имя первого заместителя Председателя КГБ СССР генерал-майора Олейникова:

«… Отмечая как положительный факт то, что Управление отказалось от участия в авантюристических акциях, планировавшихся ГКЧП, проведение которых привело бы к гибели многих людей и, как следствие, к гражданской войне, мне кажется, что руководство и коллегия УКГБ несут моральную ответственность за то, что не нашли в себе мужества сразу же отмежеваться от действий путчистов или хотя бы своевременно дать политическую оценку своей позиции в эти дни. Подобная нерешительность вызвала негативную реакцию в коллективе… и послужила причиной принятия 27 августа офицерским собранием… резолюции, в которой выражалось недоверие руководству КГБ СССР и Управлению по г. Москве и Московской области. Считаю также, что членам коллегии УКГБ надо было не 22 августа, а значительно ранее поставить вопрос об отставке начальника Управления Прилукова В.М.,