class="p1">Ельцин не любил, когда на него давят, но вынужден был уступить.

Понимая, что месть с его стороны будет скорой, ко мне пришли посоветоваться заместители директора АФБ Виктора Иваненко — Владимир Поделякин, Станислав Орлов, Валерий Ямпольский и руководитель Управления по борьбе с организованной преступностью Сергей Алмазов. В ответ на их опасения я предложил инициировать создание аналога итальянской финансовой гвардии. Новая налоговая система и служба только формируются, жульничества и опасностей там будет немерено. «Вам (себя я в число запланированных к чистке по ряду причин не относил) сам бог велел перейти на работу в эту организацию, где потребуется налаживать полноценную оперативно-розыскную деятельность».

Гостям предложение понравилось, и в марте 1992 года в ФНС было сформировано Главное управление налоговых расследований, преобразованное позднее в Департамент налоговой полиции и затем — в Федеральную службу налоговой полиции, куда и перешли работать во главе с Алмазовым многие сотрудники АФБ. Что касается Иваненко, то он был вынужден уйти с госслужбы.

Мне же этот случай добавил авторитета. Виданное ли дело: к начальнику Управления «на чай» приходит вся верхушка центрального аппарата.

После перехода Управления в российскую юрисдикцию приказал вывесить на фасаде здания российские флаги и никогда их не снимать. По существовавшему тогда порядку флаги вывешивались на зданиях только в дни государственных праздников (да еще в дни траура), так что в течение нескольких лет Управление было единственным зданием в Москве, постоянно украшенным государственным триколором. Российский флаг вручал нам 2 октября 1991 года на торжественном собрании председатель комитета по безопасности Верховного Совета РСФСР Степашин, сам возглавивший управление по Санкт-Петербургу и Ленинградской области. В мероприятии участвовал и директор АФБ РФ Иваненко.

Конец 1991-го. Первые шаги и первые ошибки

Формулировку новых целей и постановку новых задач логично отложил до момента, когда соответствующие установки будут спущены «сверху», от государственного руководства.

Однако уже в первые дни пришлось принимать некоторые содержательные решения.

На второй день после моего назначения пришедший на доклад руководитель наружного наблюдения Л. К-бин положил на стол папку, открыв которую я стал читать сводку сообщений типа: «Дворник Д. сказал, что решение мэра одобряют…», «Гражданка N сказала в очереди, что вчера случилась авария, а о ней не говорят…» И так далее.

На вопрос, что это такое, последовал ответ:

— «Реагаж».

— Какой такой «реагаж»?

— Мнение граждан о тех или иных событиях и действиях властей.

А. Г. Михайлов, в 1990–1992 годах начальник пресс-службы — Отдела общественных связей Управления:

Важной, но неблагодарной темой был сбор реакции населения на общественно значимые события. Очень часто с нас требовали реагаж по линиям работы на все: на награждения Брежнева, на никем не читанное постановление партии, на повышение цен на мясо и снижение их же на ацетатный шелк.

Наиболее опытные сотрудники даже не думали у кого-то что-то спрашивать. Потому что реальная информация, такая как сегодня в блогах, никогда бы не ушла в партийные органы. Она тщательно фильтровалась на всех ступенях, и в окончательном документе оставалась одна риторика под флагом «Одобрям-с».

Особо хитрые опера под этим предлогом «сваливали» по своим делам, типа, пойду в Дом литераторов, жалом повожу — как там наши писатели, отреагировали на события новыми поэмами или еще нет, что про все это думают.

И начальник даже не соотносил, что информация нужна максимум к 11 часам утра, а литераторы встают только к обеду и ресторан в ЦДЛ тоже открывается не в 9. Периодически убывшие позванивали начальникам с докладом: работаю в поте лица!

Для меня все было ясно как божий день: ни с кем он не встречается, а сидит у бабы или в автосервисе ремонтирует «Жигули».

Иным же казалось, что ЦДЛ бурлит, что маститые и молодые писатели с газетой «Правда» в руках бурно обсуждают очередную ноту СССР или пьют за очередную звезду Брежнева.

Прагматичные же товарищи не тратили времени на ерунду. От себя, благо никто не проверял, было это или нет, со ссылкой на слесаря завода им. Ильича некоего Тишкова — нештатного корреспондента многотиражки, излагали своими словами восторг, охвативший Тишкова при чтении эпохального документа.

Такая туфта выкладывалась на бумагу. Выделялась самая ответственная и грамотная машинистка и, не вникая в суть, печатала документ.

Его подписывал начальник Управления или его заместитель, и реагаж отправлялся в горком.

К этому времени, когда все состоялось, врывались сборщики информации из ЦДЛ, ЦДХ или Дома журналистов. Они имитировали такое разочарование, что их информация не попала в документ, что впору было его возвращать для дополнения.

Естественно, это не делалось.

С этим связано немало курьезов.

Мой сосед по комнате сослался на мнение большого композитора, не удосужившись даже перевернуть газету. А именно в ней был опубликован некролог в связи с кончиной оного.

Естественно к соседу вопрос: как так? Вот некролог!

Настоящий опер никогда не смущается.

— Вечером я позвонил ему, а он мне: «Я счастлив, что живу в эти времена, когда страной руководит пятикратный Герой Советского Союза». Это были его последние слова. Растрогался старик! И умер! Его смерть на мне! Ведь, можно сказать, он умер на моих руках… — И слезу пустил.

Другой мой товарищ, получив задание, сразу стал обзванивать актеров «Мосфильма». Это с утра-то! Это в половину девятого!

Разговор:

— Алле! — голос пьяного в хлам актера.

— Привет!

— Приввееет!

— Не узнал?

— Нееет! Кто это?

— Ну ты даешь… Это Сергей Васильевич!

— Какой Сергей Васильевич? Сергей Васильевич… Сергей Васильевич… Эйзенштейн!!! — заорал от тяжкого предчувствия он.

С приходом Бориса Ельцина первым секретарем МГК КПСС ситуация изменилась кардинально. Елей и ладан были не просто не нужны, за это можно было схлопотать. Это было нам по душе. В каждом проснулся талант низвержения. Это был не реагаж, а Окна РОСТа.

Однажды готовивший документ начальник ворвался к нам в комнату.

— Ты что, обалдел! Что ты пишешь? Тут ни одного печатного слова!

— Это не я пишу, а это народ говорит!

— Но тут сплошной мат.

— Вот на нем он и говорит.

Пришлось объяснять, что такого рода практика имеет смысл в тоталитарном государстве с подавленной свободой прессы. А сейчас я и так знаю, что людей волнует и о чем они говорят — из газет и телепередач. Тратить время на сбор такой информации запретил, тем более что всегда остается вопрос, не пытается ли кто-то манипулировать мной, донося целенаправленно отобранные сплетни и слухи.

Приказал прекратить работу по таким организациям, как «Народно-трудовой союз» (НТС) (язвительно заметив, что не требую же работать по компартиям), ряду религиозных организаций.

Гораздо серьезнее было решение по проведению «Набата» — так в те годы называлась специальная операция, связанная с захватом террористами воздушного судна. Командовать операцией