Словом, отличия от экспедиции на Шпицберген не могли быть более разительными. Данкен заранее оповестила о своих планах весь мир, а теперь не жалела усилий для обеспечения полнейшей безопасности работ, пусть это замедляло подготовку, пусть даже грозило вынудить ее вовсе отказаться от эксгумации тел шахтеров. Ее проект получался очень дорогостоящим, и она намеренно сделала так, чтобы к нему постоянно было приковано внимание журналистов. Ее группа месяц за месяцем, год за годом занималась планированием и оформлением всевозможных официальных разрешений, непрерывно пополняясь авторитетнейшими международными экспертами во всех мыслимых отраслях науки. А Хултин отправлялся в спланированную на лету поездку совершенно один, взяв на себя и все связанные с ней расходы.

Но Таубенбергер очень скоро понял, что Хултин обладал совершенно уникальным опытом поиска замороженных жертв гриппа, какого не было больше ни у кого по той простой причине, что ему в этом уже однажды сопутствовал успех. Но возникал важный на первый взгляд вопрос: стоило ли ему стараться вырастить вирус в лабораторных условиях, если его все еще можно было добыть из тканей легких одного из людей, захороненных в Бревиге? Таубенбергер расценивал это как «мартышкин труд» в любом случае и объяснял причину так: «Вирус гриппа – существо очень нежное. Всего лишь час при комнатной температуре, и он умирает. Поэтому шансы вырастить живые вирусы практически равны нулю». А для попытки все же сделать это понадобится принять самые тщательные меры предосторожности – полностью изолированная лаборатория, где работники в костюмах, подобных космическим скафандрам, будут иметь дело с живыми микроорганизмами из числа наиболее опасных для людей. Дело совершенно не стоило подобных чрезмерных усилий. «И потому я сказал Хултину: “Извлеките замороженные образцы тканей, положите их в надежный сосуд, а мы потом будем изучать РНК вируса”». Гены уцелеют, хотя сам вирус будет уже мертв.

Хултин был преисполнен энтузиазма. Со времени первого путешествия на Аляску в 1951 году он не переставал мечтать о возвращении туда. Шли годы, Хултин сделал блестящую карьеру патологоанатома, но не переставал внимательно следить за революционными открытиями в молекулярной биологии, дожидаясь подходящего момента рассказать о Бревиге и намечая человека, которого заинтересует его информация. «Мало-помалу молекулярная генетика прогрессировала, – говорит он. – И к 1980 году я уже был уверен, что однажды мне представится новый шанс». Он проштудировал публикации о новом методе – полимеразной цепной реакции, или ПЦР, – который давал возможность молекулярным биологам изучать мельчайшие фрагменты генетических материалов и, как предполагал он, вероятно, даже извлечь вирус из образцов, взятых в Бревиге. Причем теперь становилось не так уж важно, чтобы вирус оказался живым или даже целым. «Прочитав о ПЦР, я воскликнул: эй, дело-то продвигается, это действительно нечто, вскоре что-то произойдет, и мне лучше удвоить внимание!»

В марте 1997 года Хултину бросился в глаза номер журнала «Сайенс» со статьей Таубенбергера, и он понял, что время пришло. Причем постарался сделать так, чтобы Таубенбергеру ничто не помешало сказать ему «да». Хултин предвидел, что у молодого ученого могут поначалу появиться серьезные сомнения в том, что какой-то отошедший от дел пенсионер-патолог сможет успешно выполнить столь сложную миссию. А потому сразу заявил, что отправится в Бревиг, чтобы доставить образцы Таубенбергеру как бы совершенно самостоятельно, тем самым снимая с Таубенбергера всякое бремя ответственности, если в процессе взятия образцов Хултин найдет живой вирус и в мире вспыхнет новая пандемия. Впрочем, сам Хултин ни на секунду не допускал подобной возможности. «Я даже не рассматривал такой вариант, точно зная, что вирус уже погиб». Но он все равно брал весь риск на себя, чтобы Таубенбергер ни при каких обстоятельствах не оказался вовлеченным в юридические или бюрократические разбирательства.

«Между нами вообще не будет никакой связи. Я просто доставлю образцы, и все, – уверял Хултин. – Мне до такой степени хотелось сделать эту работу, что я старался устранить со своего пути любые, даже самые неожиданные препятствия. Упустить такой шанс было бы непростительно».

Он еще и еще раз продумывал свой план. Все расходы он брал на себя, а значит, не было необходимости искать источники финансирования. Обратись он за деньгами к правительству или к частной фирме, неизбежно возникло бы беспокойство, что произойдет, если он найдет вирус живым, и кто будет за все отвечать. Ему могли сразу начать ставить палки в колеса.

О поездке никто не будет знать, кроме Таубенбергера, и это избавит его от любых публичных дебатов и пересудов еще до того, как он обратится к жителям Бревига. Оказавшись на месте, он использует прежний опыт, старые связи и силу личного убеждения, чтобы ему снова разрешили вскрыть захоронение.

«Чем больше я размышлял над своим планом, тем сильнее становилась моя уверенность, что я справлюсь с ним один. Я никому не задавал никаких вопросов, кроме Таубенбергера. Да и у него я поинтересовался всего лишь, примет ли он у меня образцы?

Мне хотелось сделать все как можно быстрее, – продолжает Хултин. – Пока бы мы ждали разрешений от чиновников, могла грянуть новая эпидемия инфлюэнцы».

В свою очередь, Таубенбергер сообщил Хултину о подготовке похожей экспедиции во главе с Кирсти Данкен, которая собиралась вскрыть могилы норвежских шахтеров. Работа над этим проектом уже затянулась на четыре года. В зависимости от результатов проб грунта начать эксгумацию теперь предполагалось осенью 1998 года. Привыкший иметь дело с исследователями, которые никогда и никуда не спешили, Таубенбергер спросил затем Хултина, когда тот собирается отправиться на Аляску. Он ожидал, что старику понадобится на подготовку несколько месяцев или даже больше. Вот почему ответ Хултина буквально ошеломил его.

«Я сказал, что не могу отправиться прямо на этой неделе, но готов вылететь на следующей. Нужно только дать поручение моему турагенту, чтобы заказал билеты», – вспоминает Хултин.

Таубенбергера так удивила подобная оперативность, что ему и в голову не пришло спросить, почему, собственно, нельзя отправиться сразу, а Хултин не стал вдаваться в подробности. Причина же заключалась в том, что он как раз заканчивал строительство точной копии норвежского деревянного дома XIV века площадью 1300 квадратных футов на принадлежавшем ему участке земли в горах Сьерра-Невады между Йосемите и Тахо. После двадцати девяти лет трудов восхитительный в своих очертаниях и в тонкой резьбе по наличникам из красного дерева дом был почти завершен. «Но мне оставалось внести кое-какие завершающие штрихи. Вот почему я не мог сорваться с места немедленно. Только Джеффри лучше было не знать об этом. Он мог все же решить, что имеет дело с чокнутым стариком», – рассказывает Хултин.

Но через неделю он отправился в путь, даже не сообщив предварительно обитателям Бревига, зачем собирается снова в их края. Он путешествовал один и о цели приезда намеревался поговорить с местными жителями уже по прибытии.

«Важные дела с эскимосами ни в коем случае нельзя обсуждать по телефону, – объясняет Хултин. – А если речь идет о раскопках на кладбище и об их покойных предках, это полностью исключается. Нужно явиться лично, без всякой шумихи, и все спокойно обсудить с ними».