Она нанесла ему визит в больницу, поведала историю о гриппе, погибших шахтерах и возможности выделить самый смертоносный вирус, с которым когда-либо сталкивалось человечество. И Льюина уговаривать не пришлось.

«Я согласился, не раздумывая ни секунды, – вспоминает он. – Идея взволновала меня, поскольку живо перекликалась с моими собственными мыслями». Он был в восторге от того, что представлялась возможность содействовать получению вируса гриппа 1918 года.

Постепенно группа стала приобретать реальные очертания по мере присоединения к ней специалистов из различных областей науки. В нее вошли: доктор Алан Хиггинботтом, канадский геолог; доктор Джон Оксфорд, вирусолог из Великобритании; его американский коллега доктор Роберт Уэбстер; и сэр Джон Скехел – директор английского Национального института медицинских исследований в Милл-Хилле.

Причем в деле с самого начала обрисовалась и эмоциональная сторона, которая могла несколько осложнить предприятие. Дело в том, что длинноволосая волоокая Кирсти Данкен, которая и сама никогда не сдерживала своих чувств, некоторым членам группы виделась как более чем привлекательная женщина. Эстер Оксфорд, дочь Джона Оксфорда, в своих дневниках оставила записи о том, как отец стал членом группы, отметив, что вскоре после его первой личной встречи с Данкен «между ними завязался роман в факсах и телефонных звонках, который, с точки зрения моей мамы – Джилиан Оксфорд, длился слишком долго». Срывались семейные ужины, а рабочий день отца был заполнен постоянными обменами электронными письмами, звонками и факсами, в которых через слово встречались такие двусмысленные эпитеты, как «всепоглощающий», «искренний», «глубочайший». Впрочем, сама Данкен откровенно сказала дочери Оксфорда, что между ней и ее отцом возникло «ощутимое взаимное притяжение».

И когда брак Данкен распался, первым, кому она позвонила вся в слезах, был Джон Оксфорд.

Но все это не помешало ему, как не преминула заметить Эстер, полностью заручиться финансами, необходимыми для приобретения проникающего лучом под землю радара, половиной средств для самого процесса эксгумации, познакомить Данкен с видным вирусологом Родом Дэниелсом и подписать контракт с компанией «Некрополис», которая бралась за практическую сторону вскрытия захоронений.

Однако для самой Кирсти в ее приготовлениях к экспедиции, на которые она потратила 60 тысяч долларов личных сбережений, когда еще только изучала осуществимость идеи, оставался тем не менее огромный пробел – она так до сих пор и не побывала в Лонгиирбиене, еще даже не видела шахтерских могил. А потому она с таким трепетным волнением впервые ступила на землю Шпицбергена в мае 1996 года.

«Я все еще чувствовала неизжитый страх, опасалась, что могу оскорбить чувства местного населения и их церковь. Как отнесутся ко мне здесь люди? Это всерьез беспокоило меня», – рассказывает Данкен. На второй день по приезде она встретилась с настоятелем главной церкви Лонгиирбиена.

«Я представилась и выразила надежду, что никому не причиню морального вреда: ни ему лично, ни всей церкви в его лице». Как она вспоминает, священник поспешил заверить ее, что не видит в ее действиях ничего оскорбительного, а, напротив, считает ее миссию крайне важной и необходимой. Потом он поинтересовался, успела ли Кирсти побывать на кладбище. «Я не посмела отправиться туда без вашего благословения», – отвечала Данкен.

Тогда святой отец благословил ее и разрешил нанести визит к захоронениям.

«Эта дорога показалась мне самой долгой и трудной в жизни, – вспоминает Данкен. – Кладбище действительно расположено далеко от города, но вид на белые кресты на фоне снегов открывается вам заранее».

Так она совершила свою одинокую, исполненную торжественного значения прогулку, прежде чем вернуться в отель. Но до того как покинуть остров, Кирсти побывала на кладбище еще раз посреди ночи, хотя солнце Заполярья продолжало скудными лучами подсвечивать холодное и такое прозрачное небо. Данкен снова повторила свой путь пешком, добравшись до последнего ряда крестов, до могил молодых шахтеров. Затем она голыми руками вырыла в снегу семь неглубоких ямок – по одной у каждой могилы – и положила в них бутоны роз.

По возвращении в Канаду Данкен поняла, что не может больше держать своих планов при себе. Она ощущала потребность поведать миру, что собирается предпринять, и понять, какую это вызовет реакцию. «Как равноправному члену общества мне бы, например, не хотелось, чтобы какой-то ученый просто отправился туда и тихо сделал свою работу, – объясняет она. – Мне необходимо было бы знать, что именно происходит, и быть уверенной, что все делается с чувством ответственности и правильно. Я хотела публичного обсуждения достоинств и недостатков проекта. И если бы раздались громкие и дружные голоса протеста, я бы, наверное, остановилась».

Но произошло нечто противоположное. Люди по большей части одобрили ее планы, а те, кто не понаслышке знал об ужасах пандемии 1918 года, присылали Данкен письма, призывая ее завершить начатое, не жалея никаких усилий. «За три года я получила лишь три письма с выражениями озабоченности, но более сотни посланий от людей, которым уже перевалило за девяносто, буквально умолявших меня найти разгадку тайны», – говорит она. Некоторые письма содержали весьма деликатные личные подробности, а были звонки по телефону, после которых хотелось рыдать от умиления. И Данкен до сих пор хранит письма от переживших пандемию на своем рабочем столе «как напоминание, зачем я все это затеяла, и стимул двигаться дальше».

А между тем до продолжавшего трудиться в тесноте своей лаборатории Армейского института патологии Джеффри Таубенбергера тоже дошли слухи о проекте Данкен. Ведущие вирусологи, вроде доктора Роберта Уэбстера из детской исследовательской клиники Сент-Джуда в Мемфисе, дали согласие на участие в этом фантастическом проекте. И это в то время, как Таубенбергер и Энн Рейд – никому не известные среди мировых экспертов в области гриппа – до седьмого пота вкалывали, пытаясь добыть генетические фрагменты вируса гриппа из легочных тканей, найденных в хранилище института. И их пока преследовали сплошные неудачи.

Таубенбергеру приходилось морально очень тяжело следить, как той весной средства массовой информации до небес превозносили Данкен, зная, что у него весь необходимый материал по гриппу 1918 года был уже в руках. Но он не видел смысла объявлять об этом во всеуслышание. Пока Данкен беседовала со светилами науки и раздавала интервью прессе, Таубенбергер и Рейд все еще безуспешно силились довести приемы молекулярной биологии до необходимого совершенства, чтобы извлечь наконец гены вируса из пропитанных формальдегидом тканей легких умерших солдат.

Но к лету ситуация радикально изменилась. Работа с тканями Роско Вона начала давать плоды, и удача повернулась к ним лицом. Тогда Таубенбергер решил, что настала пора поставить мир в известность о своей работе с вирусом 1918 года, но сделать это не популистскими методами, а пойти консервативным путем истинного ученого – опубликовать статью в солидном академическом журнале. Теперь, когда у него появились первые позитивные результаты, можно было оповестить всех о достигнутом успехе. И одновременно поставить вопрос: а следует ли Данкен начинать осуществление проекта, чреватого риском выпустить на свободу один из самых убийственных вирусов в истории человечества, если он сам мог добыть ту же информацию в условиях полной безопасности?