– Не рановато мне?! Я ведь только генерал-лейтенанта получил. Такие «прыжки» до добра не доводят!

– Вы судите верно, Николай Михайлович, – мягко произнес Жданов. – Но Климент Ефремович имел в виду не петлицы, хотя, по моему мнению, вы вполне достойны следующего звания. За разгром Псковской группировки фашистов вы удостоены звания Героя Советского Союза.

– Герои врукопашную сходятся, жизни кладут, а я по штабам больше. А тут нет ничего героического, мы просто долг свой выполняем, как умеем, Андрей Андреевич, вы уж простите…

– Ты только товарищу Сталину перечить здесь не вздумай! Видишь ли, Андрей, ты им слово, а они пять в ответ. Своенравные и с норовом! Не тебе решать, Николай Михайлович. – Ворошилов коротко хохотнул и повернулся к Жданову, который улыбался, но тут же стал серьезным. – Ладно, идите все, нам еще ряд вопросов с командующим решить нужно…

– Зачем так официально, голубчик, – в трубке прозвучал мягкий голос, который Гловацкий запомнил на всю жизнь еще в двадцатых годах, слушая на лекциях в академии. – Предложения ваши верные, перегруппировку сил Ставка разрешает. Ваш фронт единственный, что не внушает беспокойства за него. И контрудар вы провели своевременно, фактически разрезав вражескую группировку. Наступление на выбранном вами направлении разрешаю, оно, возможно, изменит ход событий. У вас есть просьбы, Николай Михайлович?

– Нет, Борис Михайлович, – негромко отозвался Гловацкий. Звонок по ВЧ нового начальника Генерального штаба маршала Шапошникова застал врасплох. Он никак не ожидал, что утренняя шифровка столь быстро будет рассмотрена в Москве и уже вечером последует звонок.

– Что касается ваших других предложений, – голос маршала прозвучал чуть тише, – то они нами внимательно рассмотрены. Ставка наблюдает за вами, и нововведения заслуживают одобрения. Как и ваши предложения о переходе к преднамеренной обороне. А потому завтра вам и члену Военного Совета необходимо быть в Москве. Самолет уже приготовлен для вылета – в полдень жду вас в Генштабе, обсудим ситуацию. А сразу поедем с нашими предложениями к товарищу Сталину. Вы сможете вылететь к нам под утро? Мне докладывали, что со здоровьем у вас не все в порядке.

– Да, я готов вылететь в указанное время, Борис Михайлович. Немного болею, но сейчас война, и состояние здоровья не помешает мне выполнять долг русского офицера – защищать Родину!

Гловацкий задохнулся, поняв, что сказал натуральную по нынешним временам «контрреволюцию». И хоть разговор шел по ВЧ, что гарантировало от вражеской прослушки, но тем не менее ни маршал, ни он сам не говорили ничего, что могло выглядеть как военная тайна. Ведь бдительность никто не отменял, а разговор мог записываться, тут нет никаких гарантий, людьми в васильковых фуражках.

– Наш общий долг – защищать свою страну, Николай Михайлович. Я вас жду. До встречи!

– Буду утром в Москве, Борис Михайлович!

Гловацкий положил трубку и задумался – события понеслись галопом. А завтра 3 августа, тот самый роковой день, который может стать последним в его жизни. Что ж, все сходится – беседа со Сталиным похожа на вход в берлогу к медведю – гарантий, что выйдешь оттуда живым, никаких. И одно очень настораживало – Гловацкий видел те взгляды, которыми обменивались Ворошилов со Ждановым, читая собранные материалы. Что они напрямую бьют по Кобулову, всесильному замнаркома НКВД и правой руке Берии, их вроде как и пугало, так и бодрило. Война идет, а кремлевские вожди плетут интриги – обычное дело. Видимо, в их потаенные расклады Кобулов никак не вписывался, свалить его чужими руками они были не прочь, переложив всю грязную и опасную работу на него самого. Расчет верный, что и подтвердил звонок по ВЧ от маршала Шапошникова, который пользовался безграничным уважением и доверием Сталина. А если взять визит Мехлиса, загадочный и непонятный, то вряд ли со стороны Самого исходит угроза. Но гадать сейчас бессмысленно, дело сделано, все, что смог, завершил. Страха нет – окончился после мясорубки у дотов, вышел вместе с вражеской и своей кровью. Если предначертанное с ним свершится, то пусть так и будет!

Командир 56‐го моторизованного корпуса генерал инфантерии Манштейн

Двинск

– Эта война особая, в ней решится судьба германского народа! И наш враг тоже особенный. – Манштейн заскрипел зубами и погладил ладонью левой руки лубок, в который врачами была уложена его десница. Нелепое ранение на первый взгляд получил он сегодня утром. Немецкий лейтенант, пожилой, с сединой на висках – таких ветеранов прошлой мировой войны сейчас было много в рядах вермахта – стал стрелять из пистолета в офицеров штаба. Каким-то обострившимся чутьем Эрих успел осознать угрозу, потому пуля и угодила в руку, не в грудь – генерал успел отшатнуться за спину своего начальника штаба. Полковник был сражен наповал, с ним погибло еще двое штабных, и только тут автоматчик охраны дал очередь и сразил убийцу. Его никто не винил за оплошность – просто подумали, что несчастный лейтенант сошел с ума – такие случаи на фронте бывали не раз. Да и как было в нем заподозрить большевицкого партизана – выправка гвардейца кайзера, манеры аристократа, безупречный язык с легким остзейским акцентом, с каким барон говорит с прислугой. Вот только генерал, подойдя к трупу, моментально его опознал – тот самый лесник Русецкий, на хуторе которого немного отдыхал перед переходом линии фронта. И мотив понятен – месть за падчерицу, что повесили как партизана по приказу генерала. Это Эрих мог понять – мстить за близкого человека может каждый человек, но тут ведь совсем иное. Нельзя офицеру мстить за пойманного и повешенного шпиона и диверсанта, он не в форме же сражался – а на таких закон не распространяется. Они вне любых юридических норм, вне правосудия в любой стране…

– Все не так пошло, совсем не так… Это все демон, прах его подери! Но он не всемогущ, нет, не по-его вышло!

Манштейн за эти дни старался проанализировать ситуацию. Вермахт победно наступал на Москву и Киев. Правда, сейчас, после шести недель этой победной кампании, требуется взять оперативную паузу. Нужно подтянуть к вырвавшимся далеко вперед танковым группам пехотные дивизии, навести порядок и подтянуть тылы, наладить бесперебойную поставку боеприпасов и необходимых войскам грузов, пополнить, наконец, части. Победа близка на первый взгляд, ведь разгромлены десятки большевицких дивизий, подбиты тысячи их танков, захвачено господство в небе. Но вот в полосе действий группы армий «Север» события начинают идти совсем по иному сценарию, и тут уже сказывается злой гений русского командарма, самого настоящего демона в человеческом обличье. Вот только никому про то не скажешь, даже не намекнешь – кто из здравых рассудком поверит, что есть некто, кому не только известен ход этой злосчастной для Германии войны, но и грядущие времена следующего тысячелетия?!

– И все же я его там переиграл, – с нескрываемым удовлетворением прошептал Манштейн и машинально погладил лубок руки – кость надрывно ныла, таково касательное ранение. А перед глазами, как кинохроника, пошли сплошной чередой кадры с титрами, роль которых взял на себя мозг, четко размышляя о том, что произошло. И чем больше Эрих думал над этим, тем больше понимал, что все дело не в сверхчеловеческой гениальности демона, хотя в уме и коварности Гловацкому не откажешь, а в ошибках и просчетах, собственно, германского командования, начиная от фельдмаршала Лееба и до самого фюрера, что возомнил себя лучшим стратегом всех времен и народов. А ведь русские правильно говорят – курочка по зернышку клюет, да сыта бывает. Так и оплошности немецких генералов стали теми же зернышками в клюве монстра, что совершенно изменили ситуацию.