молитв» второй и указал судьям выездных судебных сессий и мировым судьям обеспечивать ее использование под угрозой пожизненного тюремного заключения для нарушивших закон третий раз. В палате лордов против нового молитвенника выступили только два епископа и три светских пэра, так как традиционалисты, вроде лорда Морли, вежливо отказались идти в лобовую атаку на Совет[538]. Однако закон был радикален. Обряды и доктрину привели в терминологическое соответствие друг другу: заутреню и вечерню переименовали в «утреннюю молитву» и «вечернюю молитву»; евхаристию назвали «вечерей Господней или святым причастием»; а фразу из книги 1549 года «обычно именуемая мессой» удалили. Термина «приношение даров» избегали, а «стол» и «престол» использовались теперь вместо «алтарь». Тогда как литургия 1549 года имела большое сходство с Сарумским обрядом[539] католической мессы на английском языке, богослужение 1552 года уже не имело к нему никакого отношения. В частности, произносимые «слова» служили напоминанием: присутствие Христа осознавалось верующими, но пресуществление отвергалось. Различные облачения священства упразднили, оставили только стихарь; церковное пение не одобрялось, за исключением фрагментов в «Апостоле», чтении из Евангелия и Глории. И наконец, правило о преклонении колен (названное «черной рубрикой», потому что по распоряжению Нокса его напечатали поверх текста, когда страницы уже были отпечатаны) отрицало, что коленопреклонение в конце общей службы несет в себе благоговение[540].

Последние шаги к Реформации Эдуард предпринял, когда Кранмер составил статьи нового Символа веры, когда поступил доклад комиссии по каноническому праву, которую возглавляли Кранмер, епископ Гудрич, Петр Мартир и доктор Ричард Кокс. Проект Символа веры из 45 статей Кранмер передал Чику и Сесилу, а они представили его на рассмотрение в Тайный совет. 20 ноября 1552 года Совет изложил свои поправки, которые были учтены[541]. Кранмер сократил число статей до 42 и попросил одобрить их для ознакомления духовенства. Поскольку разрешение не было получено до смертельной болезни Эдуарда, время для их введения ушло, однако они легли в основу «39 статей» Елизаветы. Разработанная реформа канонического права, напротив, не прошла в палате лордов в 1553 году. Она провалилась, поскольку пэры, с трудом мирившиеся с реформой обрядов и доктрины, не могли также принять реформирования церковной дисциплины. Предложение комиссии оставалось в рукописи до 1571 года, когда уже его напечатали под названием Reformatio legum ecclesiasticarum, но снова отложили в долгий ящик[542].

Здоровье Эдуарда резко ухудшилось весной 1553 года: туберкулез легких был неизлечим – ему дали самое большое девять месяцев жизни. Однако если Нортумберленду ничего не оставалось, как узурпировать власть, то сам Эдуард желал исключить восшествие на престол своей сестры принцессы Марии. Настроенные против нее советники принялись выполнять волю короля. Было разработано несколько вариантов «Порядка престолонаследия», чтобы обойти условия Третьего акта о престолонаследии Генриха VIII. Сэр Джон Гейтс передал их Эдуарду при дворе, и юноша записал все проекты собственноручно. Сначала король замыслил передать трон протестанту мужского пола по линии Саффолков (то есть потомков младшей сестры Генриха VIII Марии), но Фрэнсис, герцогиня Саффолк, не имела сыновей. В итоге он назначил своей преемницей старшую дочь герцогини Саффолк Джейн Грей, которая в мае 1553 года вышла замуж за младшего сына Нортумберленда. 21 июня письма Эдуарда к парламенту объявили незаконнорожденными его сестер Марию и Елизавету. Затем поступили приказы созвать парламент, чтобы придать юридическую силу «Порядку престолонаследия». Однако когда 6 июля Эдуард умер, Нортумберленд оказался к этому событию не готов. Он выжидал три дня, прежде чем объявить королевой Джейн, а Мария за это время успела скрыться в местечке Кеннингхолл графства Норфолк. В Фрамлингеме она собрала войска и выступила в южном направлении на волне народной поддержки. Люди стремились под ее знамена по нескольким причинам: признавали законность ее притязаний; ненавидели Нортумберленда[543] за карательную роль в восстании Кетта; мстили джентри за их роль в событиях 1549 года. На этом этапе религиозной мотивации не было: католическая реакция не стояла на повестке дня, пока Мария не добралась до Лондона. Напротив, ее восточноанглийские последователи полагали, что она станет поддерживать религиозную политику Эдуарда VI. Разумеется, Мария более всего нуждалась в поддержке лидеров джентри, и она приобрела его. Консервативные джентри присоединились к ней в Кеннингхолле, а затем они убедили джентри неприсоединившихся и протестантских, что старшая дочь Генриха – серьезный претендент на трон. Нортумберленд выступил на север вместе с Гейтсом и гвардией, но, достигнув Кембриджа 20 июля, сдался леди Марии. Ко времени вступления Марии в Лондон 3 августа герцог и его сторонники уже находились в Тауэре[544].

Несмотря на все усилия современной историографии поддержать ее реноме, Марию I никогда не удастся представить созидательницей. Это не имеет особого отношения к ее кампании гонений: в европейском контексте масштаб ее «инквизиции» незначителен; следует опасаться предвзятости протестантов, писавших во времена правления Елизаветы, включая Джона Фокса и прочих, – они предпочитали, чтобы мы считали, будто Мария занималась только гонениями. Скорее такая характеристика обусловлена ее финансовыми и управленческими «реформами», которые, – хотя в последнее время и считается, что они «оживили» казначейство и общее право в прогрессивном стиле, – по сути, вдохновлялись почти идейным консерватизмом. Даже ее воссоединению с Римом не хватало огня истинной Контрреформации. Несмотря на то что Тридентский собор (1545–1563) выпустил лишь не обязывающие проекты декретов, дух папского контрнаступления был чужд церковным лидерам периода правления Марии, они воздерживались от эмоционального воодушевления, которым горели протестанты эпохи Эдуарда. В сравнении с суровостью Трента столь безмятежный подход больше привлекателен для историков, однако в нем не хватает необходимого для того времени рвения. В отличие от иезуитских коллегий на континенте церковь при Марии забыла, что ведет сражение за личные убеждения.

В сущности, атмосфера в период правления Марии некоторым образом стала отражением ее личности. К лету 1553 года ей исполнилось тридцать семь лет; прошедшая испытания и закаленная жизненным опытом, тем не менее дружелюбная и великодушная, в политическом плане она склонна была обманываться. Ее набожность и безбрачие придавали ей силу монахини. Ранние помолвки были дипломатическими обещаниями, а не серьезными перспективами вступить в брак; затем ее объявили незаконнорожденной, что уменьшило перспективы замужества. В 1530-е годы она намеревалась постричься в монахини; далекая не от политики, а от искусства возможного, она имела сильно развитое сознание собственного королевского положения, но ей не хватало умения вести твердую линию. Соответственно, Мария казалась ограниченной, консервативной и упрямой. Решив найти мужа для управления государственными делами, она приняла совет своего двоюродного брата Карла V заключить брачный союз с его единственным наследником Филиппом, не взвесив со всей серьезностью политических последствий этого шага в Англии. Подобно кардиналу Поулу, Мария рассматривала будущее с точки зрения прошлого. Эта позиция поддерживала и ее испанский брак, и гонения на ересь, и попытку возродить католичество. Более опытный политик обратил бы внимание на антипапские и антииспанские