Беру карандаш и открытку. «Надень скафандр!» – выводит моя собственная рука на пожелтевшем листке бумаги.

Я отрываю листок и уже собираюсь положить записку в бумажный карманчик, но в последний момент останавливаюсь. Я понимаю, что мне это не нужно. Я вижу свою карточку как сквозь спецочки, хотя их и нет на мне. Она выглядит огромным теплым шерстяным покрывалом в коричневую клетку, под которым что-то прячется, копошится и шуршит. Пахнет оно почему-то ржавым железом, как старые качели в детстве. Покрывало похоже на подаренный Лилианой плед, тот самый, в который я сейчас кутаюсь, несмотря на теплый летний вечер. Я вспоминаю объяснения Магрина и догадываюсь: меркабурские энергии – там, под покрывалом, а само покрывало – это мое глупое желание спрятаться от них. Я уже успела почувствовать, что плед и в самом деле помогает избавиться от тоски и страха, и тут же спроецировала этот образ в Меркабур.

Если сейчас положу этот листок в карман, то на два часа избавлюсь от своей уникальной чувствительности. Тогда больше не будет казаться, что у меня есть огромные прозрачные крылья и каждый, кто проходит мимо, больно задевает их. И я тут же потеряю связь с потоком, а заодно и всякие ориентиры в жизни, как кошка, которой оторвали усы. Мне не нужно экспериментировать, чтобы понять это, я же v.s. скрапбукер.

А что меня удивляет-то? Всегда ведь считала, что особая восприимчивость – это то, что больше всего мешает мне жить!

Но если я – v.s. скрапбукер и человек, излишне чувствительный от рождения, значит, в этом есть какой-то смысл. Что, если так и должно быть? Похоже, я подбираюсь к правильному ответу.

Вот в чем моя первая и самая главная ошибка. Нельзя отказываться от своей чувствительности – это все равно, что отказаться от самой себя, признать, например, собственную почку чужой и враждебной субстанцией, пересаженной от инопланетянина.

Почему я всегда воюю с собой? Почему хочу стать жесткой, твердой, перестать различать нюансы, почему завидую Инге?

Почему я уверена, что вот это самое качество – чувствительность – помешает мне разобраться с Тварью? Что, если совсем наоборот? Может быть, тут нужен особо тонкий подход?

«Маммона отомстит», – вспоминаю я слова девицы, и в груди у меня застревает холодный комок, словно я проглотила целиком шарик мороженого. У Твари есть имя – Маммона.

Это же отговорка. Просто удобная заслонка. Ах, извините, я такая чувствительная, что ничего не могу! Чуть что, падаю в обморок и на улицу без скафандра не выхожу.

Может, это – не минус, может, это – плюс! Ведь именно благодаря чувствительности я нашла выход из лабиринта, только благодаря ей увидела платье, познакомилась с Лилианой, и теперь у меня есть защитные очки.

Тогда чувствительность – это моя потенциальная энергия. А что тогда не дает ей проявиться?

То, чего я не знаю о своем предназначении, – самая важная его часть, самая суть. Я сапожник без сапог. По иронии судьбы, мне доступны все тайны, кроме одной. Но что мешает мне узнать мою собственную тайну? Я же v.s. скрапбукер! Я могу задать вопрос и получить на него ответ там, где ответы находятся чаще, чем в обычной жизни, – в пространстве Меркабура. Руки сами тянутся к альбому. Пусть у меня нет хранителя, но это еще не значит, что я не смогу получить в альбоме подсказку?

Задвигаю шторы и включаю свет во всей своей небольшой квартирке – в крохотной спальне, куда вмещается только кровать, в комнате, на кухне, в совмещенном санузле и в прихожей. Отключаю оба телефона – городской и мобильный.

Быть такого не может, чтобы главная часть моей специализации не оставила никакого следа в моей жизни. Я беру в руки корзинку и мысленно прошу поток помочь мне. Брожу по дому и складываю в корзинку все, к чему тянутся руки. Я достаю из мусорного ведра жестяную крышку от бутылки нарзана, я сыплю в нее несколько красно-оранжевых бисеринок, отодранных от коробки конфет, нахожу в ящике кухонного стола крохотную стеклянную баночку, а в ящике комода в прихожей – гайку и ключ неизвестно от чего. Следом в корзинке оказываются: крышечка-пульверизатор, которую я сняла с дезодоранта в ванной, собачка молнии от старой кофточки, какой-то камушек, валявшийся возле балкона, гайка и шайба, половинка одежной кнопки, советская монета в десять копеек, пружинка от автоматической ручки, какая-то круглая резинка и несколько пуговиц разного размера.

Все это я высыпаю перед собой на стол и достаю белую акриловую краску.

Это еще не все. Теперь мне нужен ключевой элемент – символ чего-то нового, неизведанного. Я перебираю собранный хлам. Бисеринки пересыпаю в прозрачную баночку. Они похожи на икру. Икра – это хорошо, это рождение новой жизни, но еще не центральный образ.

Я прошу помощи у Меркабура. Поток играет со мной, я чувствую его присутствие, но он не хочет втекать в мои ладони. Я что-то должна понять, что-то рассказать ему.

Мучительно размышляю. Нахожусь на какой-то невыносимо трудной грани – одновременно пытаюсь рассуждать логически и вместе с тем почувствовать нечто очень тонкое в глубине себя.

Я перебираю хлам на столе, накрываю крышкой гайку, и вдруг мои руки застывают. Минуту назад я была уверена, что должна быть истинная причина, по которой от меня скрыто мое собственное предназначение. Но как только меня касается дыхание потока, его ласковый радужный свет, я понимаю, что никакой истинной причины нет.

Нет – и все тут.

Есть привычка, инерция, въевшаяся в кожу защитная реакция.

Когда-то давно в воду упала крохотная веточка, а круги до сих пор идут по воде. Белое кружево, фрактальные узоры – один, порождающий другой, – все это словно придумано специально для меня. Я роюсь в своих коробках с материалами и нахожу тонкую кружевную салфетку. Беру свои драгоценные скрапбукерские ножницы, тяжелые, с крохотными бабочками на ручках, и режу салфетку на кусочки. Нитки падают одна за другой, и вместе с ними с моих глаз словно спадает пелена. Я не сразу замечаю, что по щекам текут слезы. Я вижу свет, и я чувствую боль.

Все, что могло быть истинной причиной, так давно забыто, что остались только пыль, ветошь и запах старого чулана.

Клетка на открытке самоубийцы – тоже специально для меня. Я сама себе запретила. Я сама себя обвиняю и сама себя наказываю. Я и судья, и прокурор, и палач, и обвиняемая. Это – глупая игра, в которую играю сама с собой. И это я сама запрещаю себе разобраться с Тварью. Вот для чего мне нужно удобное оправдание – чувствительность.

Тогда я принимаюсь снимать запреты.

Я подбираю кусочки салфетки и режу их еще мельче, пока от них не остаются крошечные нитки, которые теряются между лезвиями.

«Верить в себя никому не запрещается» – так сказала Лилиана.

Я могу быть v.s. скрапбукером. Я могу делать классные открытки. Это право мне не нужно заслуживать. Равно как и право реализовать свое предназначение. Право радоваться и право улыбаться. Право быть такой, какая я есть.

В этом мире вообще нет ничего, что я должна заслужить. Потому что нет никого, кто меня оценивает, кто вознаграждает и наказывает, кроме меня самой.