Без десяти восемь я стояла перед железнойдверью, обитой темно-бордовой кожей. Оделась я соответствующим образом. На мнебыли старые, потерявшие всякий вид спортивные штаны. Катюша натягивает их надаче, когда самозабвенно возится в огороде. Поверх – грязная-прегрязнаяКирюшкина куртка, вся в потеках и разводах. Мальчик уделал ее до такогосостояния, что ни один порошок – ни «Тайд», ни разрекламированный«Ариель» – не справился. Вещь следовало выкинуть, но я из жадности запихнулаее в самый дальний угол шкафа, и вот теперь она пригодилась. Большой капюшонполностью закрывал лицо, а вместо кожаных сапог я натянула резиновые.

Зюка открыла сразу. При виде «Марины» онабрезгливо сморщилась и пропела:

– Входи, красота ненаглядная!

Я бочком протиснулась в холл, обставленныйпо-пижонски – светлая кожаная мебель, белый палас и темно-синий торшер…

Зюка повернулась и пошла в комнату, ядвинулась за ней.

– Стой, где стоишь, – возмутиласьредакторша. – Не смей ковер пачкать!

Я покорно замерла, поджидая хозяйку. НаконецЗюка появилась, неся двумя пальцами стодолларовую купюру.

– Спасибо, – прохрипела я.

– Между прочим, – отрезалаона, – второй раз за месяц являешься, я могла бы и не давать…

– Ада отдыхать уехала, – кашляла я,усиленно изображая ломку, – в Тунис.

– Без тебя знаю, падаль, бери иуходи! – рявкнула Зина.

Я вытянула руку и ухватила Зюку за запястье.

– Эй, эй! – взвизгнула та. –Обалдела, дура? Ты чего, отпусти! Как себя ведешь!

– Как положено, – своим голосомсообщила я и сняла капюшон.

До сих пор мне никогда не приходилось видеть,как у человека с лица разом пропадают все краски. Зрелище было фантастическое.Сначала широкая белая полоса покрыла лоб Зины, потом быстро опустилась по носуи щекам, стекла к подбородку, захватила шею… Наверное, Зюка побледнела с ног доголовы, потому что рука ее вмиг стала ледяной и приобрела какой-то синюшныйоттенок.

– Кто вы? – еле слышно спросилаЗюка.

– Уже успели забыть? – хмыкнулая. – Евлампия Романова, та самая, которую вы решили обмануть, вывалив нанее ворох широко известных сплетен.

– А где Марина? – глупопоинтересовалась редакторша.

Я обрадовалась, похоже, госпожа Ивановапотеряла самообладание.

– Зудина в милиции, – совралая, – сами понимаете, долго она там молчать не станет. Если хотите выйтисухой из воды – есть лишь один шанс.

– Какой, – одними губами спросилаЗюка. – Какой?

– Вы быстренько рассказываете мне про то,как и за что убили Жанну, а я делаю так, что вас судят лишь за однопреступление. Кстати, вы в курсе, что на убийство срок давности нераспространяется, а за два трупа вам светит пожизненное заключение в райскомместе, на острове Огненном, в приятной компании… Будете гулять во дворе вместес маньяками, опытом обмениваться…

Зина стояла с раскрытым ртом, потом из еегорла вырвался странный клекот, редакторша принялась судорожно хватать воздух.

– Там, – прошептала она, – накухне, ингалятор…

Я побежала по роскошному ковру, оставляяповсюду куски грязи. Схватив беленький баллончик, Зюка пару раз нажала нараспылитель. В воздухе повис резкий запах какого-то лекарства.

– У меня астма, – неожиданноспокойно пояснила редакторша и села на белый диван. – Откуда вы знаете про«Морскую»?

– Марина рассказала, – охотнопояснила я, – вы зря надеялись на ее корректность. Неужели не знали, чтонаркоманка за дозу готова на все?

Зина впилась в меня лихорадочно блестевшимиглазами.

– Сколько вы хотите за молчание?

Да, права народная мудрость: «Когда бог хочетнаказать человека, он отнимает у него разум».

– Какой смысл вам покупать меня? Маринавсе равно расскажет в милиции правду; когда ее начнет ломать, то и языкразвяжется… А я могу сделать так, что о происшествии в «Морской» никто ине узнает, но…

– Что, – безнадежно спросилаЗюка, – что?

С нее слетела вся импозантность и элегантность.На лице, еще вчера радовавшем глаз безукоризненной кожей, появились морщины, относа к подбородку обозначились складки. Сейчас Зинаиде можно было датьпятьдесят лет с гаком. Впрочем, скорей всего это и есть ее настоящий возраст.

– Что, – тупо повториларедакторша, – что?

– Раскажите мне, как и почему убилиЖанну, а я сумею спрятать вас, просто дам возможность убежать, на Кипр,например. Мне не надо, чтобы вас наказывали, просто я хочу вынуть из СИЗОабсолютно невиновную Ремешкову…

Зинаида рассмеялась:

– О боже мой! Я и пальцем не трогалаЖанну, поймите!

Я швырнула в кресло небольшой полиэтиленовыйпакет, который до этого держала в руках вместо сумочки, и погрозила Зюкепальцем:

– Лучше не врите, себе же хуже сделаете.

Редакторша устало покачала головой:

– Жанну я и пальцем не трогала.

– Согласна, – кивнула я, – нонапихали в бутылку столько цианистого калия, что на Таманскую дивизию с лихвойбы хватило.

– Нет, – бубнила Зина.

– Да, – отрезала я. – Все оченьлогично. Вы берете деньги с людей за положительные рецензии, а Жанночка вам незаплатила. Обозлившись, вы «приложили» ее на страницах журнала. Беднаяхудожница страшно переживала, но потом откуда-то узнала про «Морскую» иприпугнула вас. Теперь настал ваш черед сходить с ума. И чтобы чувствоватьсебя спокойно, вы купили «Айриш Крим»… И ведь не побоялись, что кто-нибудьеще захочет полакомиться ликером! Действительно, какая ерунда – трупомбольше, трупом меньше, к тому же у вас в «анамнезе» уже есть одно убийство, тойнесчастной, в замшевой юбочке, как, кстати, ее звали?

– Люба, – прошептала хозяйка, –Люба Воротникова, только она сама это сделала, ей-богу, а с Жанной тожепо-другому было, – нетвердой рукой она взяла сигарету и начала каяться.