– Я догадался, что вы тут!.. У меня ведь не было последнейпары, да? А ту, которая перед ней, я же прогулял? – спросил он еще в дверях и,увидев, сколько в комнате народу, смутился и стал пятиться.

С Мошкиным вечно такое происходило. Когда он бывал один –ему хотелось к людям. Когда среди людей – хотелось забиться в нору. С людьмиЕвгеше быстро становилось неуютно. Он дичился их, ощущал себя не таким, какони, и чувствовал, что они отталкивают его, как гадкого утенка. Но вот толькодавало ли это ему гарантию, что он именно тот гадкий утенок, который станетлебедем? В конце концов, немало утят, которые гадки сами по себе, не говоря ужео том, что к уткам могло попасть и яйцо индюшки.

Правда, тут возникала и другая крайность. Порой, надеясьпонравиться, бедный Евгеша становился болтлив и смешон. Люди, стремящиесядоказать, что они свои в несвоей компании, нередко делают много глупостей,чтобы прописаться в ней. Может, им стоит сказать себе: если я бурундук, чего ялезу к сусликам, и на этом успокоиться?

Дафна втащила его за рукав в комнату. Мошкин еще некотороевремя подергался, но подергался скорее из кокетства, чем действительно желаяуйти. Эссиорх немедленно запряг его подносить ключи, поскольку упрямых гаекоказалось больше, чем он поначалу ожидал.

– Ну как, Жека? На лестнице тебе никто не встретился? Хотятут же не общежитие озеленителей! – зачем-то брякнул Буслаев.

Мошкин потупился.

– Недобрый ты, – сказал он.

Мефу стало неловко. Он и правда частенько бывал недобрым иловил себя на этом. Причем почему-то именно к тем людям, которые сами были кнему добры. Странная такая выборочность. Гладящую тебя руку кусаем, азамахивающуюся лижем.

– Как жизнь молодая? – весело спросил у Мошкина Эссиорх.

Даф посмотрела на него с укором. Неужели и Эссиорх непонимает, что Евгешам такие вопросы не задают? Однако она ошиблась.

– Молодая, да? Нормально! – вполне себе утвердительноотозвался Мошкин, пытаясь осмыслить разницу между двумя одинаковыми ключами надвенадцать. Загадка ключей состояла в том, что один откручивал гайки, а другойотказывался.

– Придержи с той стороны, а я отсюда поверну! Нет, не тот.Рядом! – попросил Эссиорх.

Мошкин сделал, как его просили.

– Слушай, Евгеша! А ты меняешься к лучшему. По чуть-чуть, номеняешься. В общем, хорошо, что… ну без этих сил тебе лучше! – сказал Эссиорх.

Евгеша осторожно кивнул.

– Гадостей вроде меньше стало сниться. А то раньше хотьсовсем не спи. А так не знаю: лучше – не лучше. Да и вообще хорошо же, что мысебя не видим со стороны, да?

– Почему?

– Да вот я прикидываю иногда: если бы беременная женщинакаждый день могла трогать своего ребенка, на сколько он уже вырос, какие у негоруки, ноги, на кого похож, вырос бы он вообще? – сказал Мошкин. Как всегдапредположительно.

Меф засмеялся, но немного растерянно. Евгешу он часто непонимал. Все-таки сам Буслаев задумывался, только когда ему давали по лбу.Мошкин же думал постоянно. Стихия Мефа была действие, зачастую без всякойпредварительной мысли. Стихия Мошкина – мысль, порой не прицепленная к действию,ни в чем не уверенная и уклончивая. К сожалению, чтобы человек что-то понял, ондолжен обжечься, и не раз. Понимание приходит только через боль и страдание.Понимание же, не подкрепленное болью, неустойчиво и мимолетно.

Вспомнив, что она давно ничего не ела, Улита усадила всех застол. Сразу обнаружилось, что посуды на всех не хватает.

– Охохох! Надо пополнить армию тарелок, ибо… – тут ведьмаважно подняла палец, – прежняя полегла на поле семейной брани!

Дафна с недоумением посмотрела на Эссиорха. Тот пожалплечами. Бранилась Улита в основном сама с собой. И семейно в том числе.

У Улиты сейчас была черная полоса. В последнее время она посути жила на два дома, а тот, кто живет на два дома, не имеет ни одного. Ничегорешительного с Улитой не происходило, а только метания. Как в танце: шаг впереди два назад. С тех пор как Варвара удрала с Большой Дмитровки в переход, Улитаперестала регулярно являться в резиденцию мрака. Да и что там делать, когдаАрей ей никаких поручений не давал. Канцелярские стражи, обитавшие в тесномзагончике за приемными оконцами, в помощи Улиты не нуждались и записи свои отнее прятали. Комиссионеры и суккубы же, видя неопределенное положение ведьмы,наглели и чуть ли не по плечику ее похлопывали.

Получалось ни то ни се. Сквернее скверного. Заглянет Улитана часок, посмотрит, что делает Арей, и обратно. Она называла это «отметиться»и «повилять хвостиком».

Поев, Меф встал и потянулся, пытаясь определить, существуетли хоть одна часть тела, которая у него не болит. Потом понял, что у него неболит язык, и утешился.

– Ну пошли! – сказал он Мошкину. – Чимоданов должен вот-вотподгрести. Ты шест-то взял?

Тот кивнул.

– Сегодня тебе ничего не светит! – сказал Меф.

– Будем посмотреть! – многозначительно пообещал Мошкин.

* * *

Мефодий и Дафна встречали рассвет на крыше дома, строящегосянедалеко от МКАД. Над ними замер подсвеченный прожектором неподвижный кран.Ветер раскачивал свисавшее со стрелы пустое корыто.

Внизу, у вагончика сторожа, простуженно ябедничала на нихсредних размеров псина. Перелезая через забор, чтобы забраться на стройку, Мефнеосторожно спрыгнул прямо на сторожевого пса. Псина – грустная, битая жизнью истроителями – лично предпринимать никаких действий не стала и отправилась«брехать по начальству». К счастью, «начальство» крепко спало в вагончике,выставив наружу резиновые, до голенищ облепленные грязью сапоги.

Наверх пришлось подниматься по лестнице. Лифт еще не былустановлен.

– Ну и хорошо! – сказал Меф бодро. – Я где-то читал: «Лифт –устройство для облегчения подъема малолетних детей, пенсионеров, немощных,ослабленных и больных людей, а также для перевозки грузов». Кто пользуетсялифтом ниже десятого этажа – тот редиска. Это уже добавление лично от меня.

– А кто выше десятого, но ниже двадцатого?

– Тот арбуз! – уточнил Меф, подумав, кем ему приятнее быть.В конце концов, выше десятого он и сам ездил на лифте.

Где-то в глубине дома работал отбойник и жужжали дрели,однако они не видели ни одного человека. Казалось, дом строится сам собой либос участием строительных джиннов.