и цивилизационного воспитания генетического фонда нации. Ведь доля горожан в народонаселении России/РСФСР/СССР продолжала снижаться до конца 1920‑х годов, то есть в течение добрых десяти лет после падения Перекопа и севастопольской эвакуации. Параллельно с нарастанием вестернизации жизни крупных городов (электрификация, телефонизация, автомобилизация, реклама) жизненный уклад огромной державы стал более «деревенским» если не в ее облике, то в ее мировосприятии, что серьезно замедлило дальнейшее культурное развитие общества. Страна не застыла на месте, но, совершив колоссальный рывок, она осталась на рельсах экстенсивного развития, обычно свойственного сельскому жизненному укладу.

Поскольку жизненные силы городского общества были существенно подорваны, в городах произошла особенно заметная эрозия трудовой этики и снижение производительности труда. Деревня – сердцевинная часть социума – оказалась тогда гораздо меньше поражена этими деструктивными процессами. Ее очередь наступила позже. Горько сознавать, что из сферы действия данных процессов российская деревня не вышла до сих пор.

Вместе с тем в 1920–1930‑х годах Россия не познала оскудения культурной жизни. Оно последовало много позднее, когда физические да и психологические травмы, нанесенные Гражданской войной, стали затягиваться – и когда духовную сферу страны стали сковывать обручи новоявленного большевистского бюрократизма, не обещанного Марксом и Лениным, зато безошибочно спрогнозированного их критиками, начиная с не дожившего до революции Достоевского.

В ходе нашей Гражданской войны и после нее существенно смягчилось общее отношение взрослых к детям, что шло вразрез с суровыми, спартанскими традициями сельской общины. Несовершеннолетние в Советской России были официально провозглашены единственным привилегированным классом и сохраняли этот статус несколько десятков лет (да и сейчас они его не утратили). В Испании и Штатах такого феномена не отмечалось.

Подобные явления причудливо переплетались с гораздо более естественными и закономерными последствиями братоубийственной войны – подозрительностью, тайной слежкой, доносительством, герметическим закрытием границ и др.

Применительно к Испании последствия войны тоже трудно поддаются однозначному определению. Уничтожение конституционализма и политической демократии с ее атрибутами было пагубным фактом. Послевоенное восстановление хозяйства заняло почти два десятилетия. Однако в отличие от красных антидемократы-националисты восстановили правопорядок, значительно сбив уровень уголовной преступности. А экономику они даже не пытались национализировать.

Зато обескровливание культурной жизни страны было бесспорным. Фронтовые потери, политические репрессии и массовая эмиграция почти полностью лишили Испанию творческой интеллигенции. Недостаток интеллектуальных кадров после завершения «крестового похода» был столь вопиющим, что в начале 1940‑х годов в роли киносценариста решил выступить сам генералиссимус. По написанному им сценарию был снят игровой фильм «Раса», в котором каудильо пытался оправдать политические репрессии заботой о судьбе родины. Поскольку литературные способности у Франко отсутствовали, кинолента неизбежно получилась прямолинейно-пропагандистской[330]. В истории США и России подобного факта не отмечено.

Подобно СССР, националистическая Испания учредила целый ряд социальных программ в сфере жилищного строительства, медицинской помощи, страхования престарелых. Но, в противоположность правителям Советского Союза, великодержавно мысливший ранее Франко отказался после победы над «красными» от имперской внешней политики, убежденным сторонником которой он оставался вплоть до 1940‑х годов.

Другим последствием «крестового похода» в испанском искусстве стало исключение из прозы, поэзии драматургии и сценариев всех трагических жизненных моментов. В националистической Испании стало нельзя описывать на страницах книг и тем более показывать на театральной сцене чью-либо гибель. Нельзя было также рассказывать и даже упоминать об окончании жизненного пути какого-либо персонажа. Разрешалось мимоходом сообщить о «тяжкой болезни» индивидуума и в дальнейшем более не давать информации о нем. Фактически такого рода сюжетные рамки были обусловлены стремлением не бередить раны, причиненные социуму братоубийственной борьбой. При желании в подобном стремлении можно было увидеть нечто похожее на скрытое раскаяние в содеянном[331].

В книгах, на театральных подмостках и тем более на экране цензурой было наложено вето на бранные выражения (пусть даже литературные) и тем более – на богохульство. Всемерно подчеркивались: всеобщее уважение к семейным устоям, забота о них и о потомстве. Впрямую или косвенно восхвалялась небогатая жизнь. Положительным персонажам пьес и кинокартин не полагалось гнаться за материальными благами.

Отечественное искусство – от литературы и живописи до театра и кинематографа – тоже прошло через очень похожий период, получивший меткое название «лакировки действительности». Однако в Советском Союзе он наступил не вслед за победой красных на полях Гражданской войны, а на четверть столетия позже – после победоносного завершения Второй мировой войны.

Заключение

Происхождение гражданских войн, их содержание и особенно последствия отличаются глубокой внутренней противоречивостью.

В основном гражданская война является продуктом процессов, происходящих внутри гражданского общества и (или) внутри институтов власти. Но вместе с тем большая, а иногда и решающая роль в сопровождающих гражданскую войну событиях и явлениях может принадлежать не только экономическим отношениям и имущественным интересам, но и особенностям групповых или личностных воззрений, предпочтений, предрассудков, которые далеко не всегда являются производными от межклассовых экономических противоречий.

В ходе трех исследованных выше войн социумы выполнили некоторые исторически назревшие задачи. В Соединенных Штатах было упразднено рабовладение, в России и Испании – рудименты феодальных правоотношений. Американцы в итоге войны вырубили корни сепаратизма, восстановили национальное единство и превратили страну в подлинное федеративное государство, в котором сбалансированы функции сильного центра и примерно таких же сильных членов федерации – штатов. Россия перешла из дуалистической (полуабсолютной) монархии к республиканскому правлению в варианте, формально-юридически (но не политически) близком к парламентской республике. Наша страна отказалась от застарелого сословно-конфессионального деления общества[332]. Исход испанской войны ознаменовался победой военной диктатуры над леводемократическими силами.

Военная диктатура означала – особенно на первых порах – повышенную жестокость карательной политики и драматическое урезывание человеческих прав и свобод. Но поскольку испанские военные мнили себя выше любых теорий и обычно старались дистанцироваться от корпоративного идейного багажа Фаланги, они не позволили идеологии стать самодовлеющей политической силой, а фалангистам – закрепить за собой положение и функции правящей партии. Принесла с собой испанская диктатура и некоторые положительные последствия. Ими стали историческое поражение анархизма[333] и исчезновение политизированных профсоюзов, экстремистские действия которых в защиту интересов трудящихся постоянно создавали угрозу правопорядку.

К настоящему времени в Испании также сошли со сцены некогда активные антиклерикальные левореспубликанские партии. Вытесненная диктатурой в эмиграцию ранее радикально настроенная компартия превратилась, начиная с 1960‑х годов, в умеренную, электорально ориентированную силу социал-демократического типа. В сущности, страна из лона многопартийности вернулась к преобладанию двух крупных партий при сохранении нескольких малых региональных партий. Подобная система функционировала при монархии до 1931 года, но ныне она опирается не на феодально-мафиозные кланы, а на массового избирателя. Удалось Испании и другое. Данная страна, не переходя к федерализму, выработала