И Мадам осеклась, замолчала.

– Вы хотели сказать, что Сен-Сир… – смущенно подсказал ей сержант.

– О, нет, Гувьон, – настойчиво повторила Мадам. – Дело в том, что господин маркиз де Пасторе, равно как и бригадный генерал Пуже, равно как и маршал Виктор, считал, что графский титул и маршальский жезл, доставшиеся Гувьону в этом августе… Ну, одним словом, Пасторе, именовавший маршала Сен-Сира по-старому, привычному, сказал: «Гувьон просто заманивает русских! И, думаю, уже сегодня вечером мы получим из Полоцка новое, победное известие!» И обед начался. И всем казалось, что эта досадная заминка вскоре будет начисто забыта! Но увы! Однако я сейчас не буду повторяться, потому что то, что было дальше, вам известно!

Тут Мадам замолчали и посмотрела на сержанта. Сержант опустил голову. Мадам посмотрела на Чико. Чико смотрел ей в глаза! Мадам гневно нахмурилась.

– Нет, что я это говорю! – так же гневно сказала она. – Всё, да не всё! Да вот хотя бы про это напомнить! Так вот! В падении Полоцка и Витебска есть одно разительное отличие: если Полоцк пал от неожиданно начавшегося пожара, то Витебск напротив был сдан из-за того, что запланированный, желанный пожар так и не вспыхнул! А почему? Да всё от той растерянности, которая была вызвана внезапным появлением русских под стенами Витебска. Внезапным, ну еще бы! Как-нибудь я обязательно расскажу вам, отчего произошла эта досадная внезапность! А сейчас нам не до этого. Так вот, продолжаю: итак, на той стороне Двины вдруг появились несметные полчища русских. Что делать? Кроме восьмисот солдат уже упомянутого мною Бергского полка, защищать город было некому – баварцы ведь ушли, Чико о них рассказывал… Так вот, чтобы хоть как-то задержать неприятеля и выиграть время для достойного, упорядоченного отступления, генерал Пуже приказал поджечь мост через Двину. Однако, как совершенно верно сказал уважаемый Чико, кто-то по непостижимой глупости… мост так и не поджег! И русские хлынули в город, а там и за город. И были пленены и славный генерал Пуже, и не менее славный… Ну, одним словом, Бергский полк в полном составе положил оружие. Ушел только маркиз Пасторе, главный виновник всех наших бед. Чудом добравшись до Смоленска, он получил аудиенцию у императора и доложил…

И Мадам снова замолчала. Сержант спросил:

– А вы?

– А мы… – Мадам нахмурилась. – А нас было немало, правда, всё больше статские да женщины… До Смоленска мы, конечно, не доехали. Нас перехватили уже в четырех лье южнее Витебска.

– Кто?

– Русские казаки. Лейб-казаки. Сотник Дементьев, да! Ведь, не правда ли, смешно было бы притворяться, будто я с ним прежде никогда не была знакома. Однако в отличие от вас, сержант, равно как и от вашего генерала, опять забыла, как его зовут… Ну, одним словом, в отличие от вас, французов, русский казак не стал чинить мне никаких препятствий и позволил и дальше направляться туда, куда я пожелаю.

– А куда именно?

– Да почти что туда же, куда я направляюсь и сейчас.

– Но вы не направляетесь – сидите.

– Нет, это вы сидите, сержант! И ваш верный солдат вместе с вами. И вам обоим хорошо, вы пьете водку, греетесь. А я замерзну здесь. Я, между прочим, дама. И я хочу в тепло! В настоящее домашнее тепло! С настоящим камином!

– Мадам, но где же это мы… – начал было сержант.

– О, насчет этого можете не беспокоиться! – поспешно перебила его Мадам. – Это совсем неподалеку. А какое чудесное место! Добротный, крепкий двухэтажный дом. Большая, даже просто огромная, на два этажа печь. Печь, пышущая жаром, господа! И, что в нашем положении весьма немаловажно, там нет никого постороннего. Там вообще нет никого, кроме хозяина и его верных слуг!

– Это ваш дом? – спросил сержант.

– Нет, – сказала Мадам. – Но одного очень преданного мне человека. Так что? Будем здесь мерзнуть и дальше? Или как?

Сержант молчал. А Чико, не стерпев, заговорил – очень сердито:

– Да, у меня отморожен язык и я бы должен был молчать, чтобы он и вовсе не отвалился. Но еще больше я боюсь того, что если мы отправимся вместе с вами, Мадам, то у меня отлетит голова!

Мадам внимательно посмотрела на Чико – так, будто бы она и в самом деле прикидывала, крепко ли держится его голова на плечах… Но так ничего об этом и не сказала, а вновь повернулась к сержанту и продолжила:

– Я очень люблю бывать в том доме. А еще там вокруг такой чудесный лес! Еще когда я была вот такой, – и Мадам показала, какой именно, то есть лет, может быть, пяти, не больше…

– Ну, вот! Вы все же не француженка! – с жаром воскликнул Чико.

– Да, – согласно кивнула Мадам. – Да, а что? И чего это вы вскочили? Садитесь.

Чико покорно сел. И вот такими вот огромным глазами смотрел на Мадам. А Мадам сказала:

– Да, я не француженка, верно. Но и не русская. Я родилась в этих местах. А если же о том, что всех всегда интересует… – И тут Мадам нахмурилась. – Так скажу вот что: в последнее время мы весьма небогаты.

– А как это «в последнее»? – спросил сержант.

– А так, что после известных событий девяносто четвертого года на всё наше имение был наложен секвестр. Правда потом, вернувшись из Петербурга, отец подписал предложенные ему бумаги, и нам кое-что возвратили.

– Из Петербурга! – повторил сержант. – Ваш отец что, там жил?

– Нет, находился. В тамошней крепости. Два года. А потом была объявлена амнистия, и он вернулся. О, я тогда была еще совсем маленькая и поэтому ничего почти не помню, а вот мой покойный брат…

И Мадам осеклась, замолчала. «Покойный брат» – вот как она обмолвилась! Сержанту стало жарко! Ее брат – русский офицер, поручик коннопольского уланского полка – он, получается, убит! И, конечно же, в эту кампанию. Вот, значит, как! И сержант только покачал головой, потому что чего тут теперь скажешь, а потом осторожно посмотрел на Мадам. Мадам была очень бледна. Значит, сердито подумал сержант, он не ошибся – ее брат убит. А в каком деле? Но дел в этом году было так много, что теперь разве все вспомнишь! Вот поэтому сержант только и вспомнил, что седьмой гусарский с коннопольцами ни разу не сходился. Да и, вообще, русских улан сержант в деле видел только однажды – еще в самом начале, под Смоленском. Или, может, где еще? И сержант опять стал вспоминать. То есть сержант напряженно молчал. И Чико тоже. Зато Мадам опять заговорила:

– Так вот. Брат так рассказывал: тогда уже стемнело, было поздно. Как вдруг раздался стук. Мать подошла к двери и спросила, кто там. А ей в ответ: «Царский подарок!» Мать побелела. Руки задрожали. Открыла – а там наш отец! И смеется…

И Мадам замолчала. Закрыла глаза. И она еще долго так сидела, совершенно неподвижно. А после провела руками по лицу, повернулась к сержанту и – как всегда как ни в чем ни бывало – спросила:

– Так что, сержант, мы едем или нет?

– Едем, конечно! – воскликнул сержант. И тут же приказал: – Чико, вставай, собирайся!