И вдруг Чико спросил:

– Так что, сержант, может, еще?

– Как знаешь, – равнодушно ответил сержант.

– Знаю! – солдат налил и передал ему стопарик, потом тихо сказал: – За тех, кто с нами шел, но почему-то не дошел!

Сержант вздохнул. Выпил до дна. Потом поел мяса. Потом сухарей. Потом всё это заел снегом. На душе у сержанта было очень невесело и совершенно одиноко, вот он и молчал. Пить ему больше не хотелось. Водка, конечно, царская, думал сержант, но ведь он не царский подданный, и потянулся за бараниной. Но и баранина тоже, видно, была не французская. Хмель уходил, пальцы опять стали мерзнуть. Сержанту всё это очень не нравилось и он покачал головой.

И тут же Чико сказал:

– Э, рано вы, сержант! Поход еще не кончился. Поэтому… Давайте за самое сокровенное! – и снова протянул ему полный стопарик.

А что есть самое сокровенное, растерянно подумал сержант, принимая стопарик, кто может это совершенно точно сказать? Оно же на то и сокровенное, чтобы никто, даже ты сам не мог… или, по крайней мере, не решался бы его высказывать! Вот именно! И поэтому сержант не стал загадывать – и даже не смотрел в ту, в ее сторону! – а просто взял и выпил. Как воду! Правда, опять внутри все загорелось. Сержант сгреб пригоршню снега, заел, и только уже после этого начал закусывать по-настоящему. Чико спросил:

– А если не секрет, сержант, а как вы познакомились с этим щедрым казаком? У нас еще… Полфляги! Так как?

Сержант долго молчал, раздумывал… А после все же рассказал – правда, не вдаваясь в подробности, кратко. Чико, все это очень внимательно выслушав, ничего не сказал. Он смотрел на огонь и молчал. Сержант подумал: он, наверное, сочувствует. Только чему, тут же подумал он дальше, сочувствовать?! Эполетам, что ли?! Но что эполеты! Сержант сердито хмыкнул и протянул Чико пустой стопарик. Чико налил, они еще раз выпили, и сержант, уже не закусывая, сразу заговорил:

– Да, вот так тогда было! В Тильзите. И поначалу, признаюсь, мне было очень обидно. Я же ведь заслужил: Иена, Прейсиш-Эйлау, Фридланд. И это только в последнюю кампанию! То есть сразу я, конечно, сильно злился. А потом вдруг подумал: какой я полковник? Или какой я сержант? Я же это просто я, вот что я тогда подумал! Потому что это вот как: разве это важно, кем ты называешься – полковником, сержантом, генералом или даже маршалом? Ведь какие бы ни были на тебе эполеты и в какой бы мундир тебя ни обрядили, ты все равно остаешься собой – прежним, тем самым и ничуть не изменившимся! Ты – это всегда только ты, и никакие звания тебя от самого себя, а от других тем более не оградят. А если возразить, что, мол, в больших чинах… Так ведь и это ложь! Я видел, как маршалы орут на генералов, а уж что до полковников, так я сам это на себе испытал! А потом, когда я опять стал сержантом, я скоро понял, что это не так уж и плохо. Да-да! Ведь тогда стало как? А вот как: я – просто сержант, никто против меня не интригует, никто мне не завидует. И мало этого, я же все же не просто сержант, а заслуженный, меня сам император узнаёт в лицо на каждом смотре! И моему лейтенанту это прекрасно известно, и поэтому, от греха подальше, он никогда ко мне не цепляется, и вообще ко мне только на «вы». Не служба – рай! И так прошло пять лет, и всё, казалось бы, как-то уже наладилось… А потом, это случилось в мае… мне вдруг открылось, что это будет моя последняя кампания. А вот вернут мне в нее эполеты или нет, это мне не открыли. Не захотели! И я опять очень разозлился, не скрою! А потом все-таки успокоился и подумал: а чего это я злюсь, а зачем мне эти эполеты? Я же иду в свой последний поход, может, мне там уже отмерили и даже выкопали два шага в длину и приклад в ширину? А я как попугай: эполеты, эполеты! Она же, ну, та женщина, она же не открыла мне, буду я жив после этого похода или нет. Это же я уже сам после решил, что нужно думать, что вернусь. Потому что если будешь думать иначе, то и себя погубишь да еще и товарищам будешь мешать. Вот я и думал о лучшем. Думал вот о чем: о том, что пора возвращаться домой. А разве я неправильно подумал? Что человеку в этой жизни нужно? Эполеты? Ордена, медали? Нет! Человеку нужен только свой дом. В доме жена. Да, еще дети, конечно. Вот и всё. Так, Чико? Или разве нет?

Но Чико опять молчал. Сержант уже было подумал, а не хватил ли Чико лишнего…

Как Чико совершенно трезвым голосом сказал:

– А вы мне весьма симпатичны, сержант. И поэтому я бы очень не хотел, чтобы с вами случился еще один Тильзит. И не обязательно военный… – и он замолчал.

Дюваль нахмурился, спросил:

– Э, ты к чему это?!

– Я? Ни к чему. Я так! – поспешно сказал Чико. – Ну, так, спьяна оговорился!

Но это он опять что-то хитрил, сержант это понял. Но и не стал ничего спрашивать. А Чико уже как ни в чем ни бывало посмотрел по сторонам, еще немного помолчал… А после усмехнулся и сказал:

– Мороз! Такой мороз, как будто рядом… Ну, настоящий царский мороз! Казаки, говорят, в такой мороз любят купаться в проруби. Их так учили с младенчества. А я с младенчества приучен к теплу. И вот я вспоминаю… – Но тут Чико с опаской покосился на Мадам и даже окликнул: – Сударыня!

Мадам не шелохнулась; она крепко спала, привалившись к лежащей на снегу лошади.

– Спит, ну и прекрасно, пошли ей Господь приятных сновидений, – скороговоркой пожелал Чико и вновь предался воспоминаниям: – Да, у меня на родине всегда тепло. У нас, если выдается настоящее солнечное лето, то если спокойная заводь, а не проточная вода, то там прямо вареные раки! Не верите? Так ведь мы и сами всегда удивляемся. Вот как у нас бывает. А здесь, в России… О! – и тут он даже причмокнул от удовольствия и шепотом воскликнул: – О, и здесь порой тоже бывает очень жарко! Ведь как чудесно мы погрелись в Полоцке! Вы слышали о полоцком пожаре?

– Нет, как-то не пришлось, – неохотно ответил сержант, потому что он сразу почувствовав неладное.

А Чико, по-прежнему шепотом, продолжал:

– И напрасно, напрасно! Потому что зрелище было весьма восхитительное. Очень жаль, что это была последняя ночь в этом чудесном городе… – тут Чико опять покосился на спящую Мадам и едва слышно добавил: – И там, кстати, в том городе, я впервые увидел Белую Даму! А? Каково?

В ответ сержант только пожал плечами. А Чико прислушался…

– Слышите? Волки! – прошептал он после некоторого молчания.

– Брось болтать чепуху! – рассердился сержант. – Волков нам только не хватало!

– Вот именно! Вот именно! Потому что с нас вполне будет достаточно и Белой Дамы.

– Чико!

– Как знаете, сержант, как знаете, – обиделся Чико. – А я ведь к вам со всей душой. Вы честный и смелый сержант. Вот только немножко доверчивый.

Тут Чико замолчал, давая сержанту возможность возразить. Однако сержант промолчал, и Чико, ободренный этим молчанием, уже куда уверенней продолжил:

– А я ведь тоже раньше был доверчивым. Потом, конечно, повзрослел. Теперь я никому не верю. А ей, – и Чико посмотрел на спящую Мадам, – а ей особенно. Только вы, прошу, не обижайтесь; не так уж часто Чико говорит начистоту.