Отсутствие ответа и поступающие известия о вероятности нового русского похода на Ливонию[214] заставили магистра приступить к подготовке нового похода. «В настоящее время, — писал он 8 сентября 1480 года, — мы усердно занимаемся [подготовкой] похода на ту сторону, а именно, выслали дозоры (wacte) в направлении замков Опочка (appußken), Белья (vеlу) и Красного городка (krassanagorodde), а также разведчиков (kuntschaffer). Они разузнали для нас, что в летнюю пору никак нельзя пройти через лесные завалы (gebruchte) и водные преграды, и следовать наикратчайшим путем с обозами, а потому мы в настоящее время должны отложить [поход] до зимы»[215]. Из более позднего документа ясно, что магистр думал о новом вторжении на Псковщину «по воде и посуху»[216].

Угроза Пскову, таким образом, не была устранена. Еще до окончания осады псковичи просили помощи у мятежных братьев великого князя, пребывавших в Великих Луках[217], и 3 сентября те появились в Пскове, но спустя 10 дней ушли восвояси[218]. Появление Васильевичей в Пскове заставило магистра опасаться нового вторжения в Ливонию[219], и он вновь занялся поиском внешней поддержки. Результатом его усилий стала масштабная миссия голдингенского комтура Гердта фон Малинкродта, который должен был посетить верховного магистра, которого следовало убедить вернуть Ливонскому ордену деньги, одолженные Орденской Пруссии во время Тринадцатилетней войны 1454–1466 годов[220], встретиться с Казимиром IV и «просить его сообщить, не желает ли он спешным образом (drechlicker voße) объединиться с нашим орденом в Ливонии против русских»[221], искать помощи в Данциге и Любеке[222] и под конец обратиться к императору Фридриху III[223]. Послания с просьбами o помощи ливонский магистр направил также Виленскому епископу, виленскому воеводе Олехне Судомонтовичу и прочим членам литовской Рады[224], а также магистрату Кёнигсберга[225].

Чтобы избежать нового ливонского вторжения, Псков к началу ноября 1480 года начал переговоры о мире[226]. 21 ноября псковские послы прибыли к магистру в Руен (Руйиеня) для обсуждения его условий. Договорились, что через две недели магистр прибудет в приграничный Мариенбург, а Псков вышлет свою депутацию в Изборск, и они совместными усилиями восстановят границу, существовавшую до 1463 года[227]. Для обеспечения покладистости Пскова Борх сохранял в Ливонии боевую готовность[228] и предполагал привлечь к переговорам новгородцев, которые, как ему казалось, больше стремились к миру с Ливонией, чем псковичи[229], но это ему не удалось[230].

Между тем ситуация кардинальным образом изменилась. 11 ноября 1480 года завершилось «стояние на Угре», и угроза нового татарского нашествия на Москву была устранена. К псковичам вернулась надежда на помощь великого князя, и они стали затягивать переговоры с магистром. Свою встречу с ним они перенесли с декабря на 1 января 1481 года, но, когда Берндт фон дер Борх прибыл в Мариенбург, где провел совещание с гебитигерами и представителями городов, заставили его прождать еще два дня, а потом вместо полномочных представителей прислали двух приставов с просьбой о сопровождении для послов; спустя еще восемь дней послы появились, но для заключения мира не имели полномочий. Они затребовали перечень претензий ливонской стороны и обещали возвратиться 13 января[231]. В назначенный день они не вернулись, а 17 января 1481 года магистр получил известие, что великий князь, «замирившийся» с татарами, в начале Великого поста [7 марта] пожалует в Новгород для подготовки войны с Ливонией, для чего ведет с собой шеститысячное войско и уже назначил сбор новгородского ополчения[232]. В тот же день Бернд фон дер Борх направил в Пруссию письмо, полное сетований по поводу отсутствия помощи от верховного магистра и содержащее реплику, которую впоследствии руководители Ливонского ордена станут повторять вплоть до конца его существования: «В одиночку мы слишком слабы для сопротивления и, если это место [Ливония] будет покорено, прочие [католические] страны окажутся не в малой опасности»[233]. В письме магистра к магистрату Кёнигсберга эта идея дополняется измышлениями по поводу губительности для дела обороны Ливонии папской немилости и грозившего Ливонскому ордену отлучения, которые помешают ей получить помощь от католических государей и городов[234]. И опять в строках послания магистра возникает тема Рижской епархии и необходимости ее перехода под власть ордена.