Кровать, то белоснежная, то закрытая тёмным туманом, но всегда мягкая и удобная, принимала в свои объятия уставшее за день тело, даруя ему покой. Распахнутые окна веранды не давали забыть запахи леса, донося его приглушённые песни. Иногда посреди ночи, разбуженный этим пением, Он сидел на крыльце, негромко вторя странным голосам, доносящимся из-под тёмного полога деревьев. Заложенный смысл не часто воспринимался сознанием столь же ясно, как Её человеческая речь, но был чист и прекрасен, наполнен светом двух огромных серебряных ламп, дружно движущихся по чёрному шёлку ночного небосвода.

Другая Она действительно была другой, но даже более близкой, чем Она. Ей было плохо, и Он знал, почему. Душа эволэка в ней схлопывалась в комочек едва различимого огонька, а человеческая сущность медленно и болезненно заполняла образующуюся пустоту. Другая Она никогда не плакала в Его присутствии, хотя Он видел насквозь её израненную душу и, проникшись жалостью, всячески пытался утешить родственное создание, поддержать гаснущие блики, но всякий раз натыкался на странную реакцию. Другая Она жалела Его, что было решительно непонятно, ведь Он чувствовал себя превосходно на зыбкой границе двух миров. Огонь его души горел ровно и сильно, но эволэка беспокоило именно явное сходство Её затихающей стихии огня с Его бушующей стихией. Не ждёт ли его тот же финал? Не обратится ли пламенный свет в чадящую едким дымом кучку едва тёплых углей? Такая возможность пугала. Всякий раз, когда Другая Она покидала луг и неприметный домик, этот уход наполнял горечью сознание. Что-то близкое и родное уплывало в странный Мир Людей, который всё больше и больше брал верх над самой Её сутью.

Она была совсем другой, но именно эта непохожесть заставляла сердце стучать спокойней. Словно в огонь тоненькой змейкой Она вливала ручеёк прохладной воды, не давая Ему вспыхнуть по-настоящему, и сгореть в собственном безумном стремлении согреть холодеющий камень, растопить лёд сердца Той, Другой. Каждый раз, когда Она Другая уходила, Он рвался следом, и не только телом. А Она прижимала эволэка к себе, выслушивая жалобные просьбы отпустить, подарить ещё минутку незабываемого чувства ментальной близости таких похожих душ. Но Она была непреклонна, и Ему оставалось только скулить вслед своей подруге.

Впрочем, уже второй раз светило стремительно падало за клыки гор, а Она Другая не появлялась вовсе. С ней всё было в порядке, это эволэк знал совершенно точно, хотя источник знания назвать затруднялся. Стоило только миновать пахнущий хвоей лесок, и можно увидеться, прижаться друг к другу. Но тогда Она будет очень сильно расстроена его самовольной отлучкой, и будет терпеливо снова и снова объяснять, что каждый миг проведенный среди людей, отдаляет Его от очень важной минуты жизни, минуты, которая позволит открыть ещё больше дверей, увидеть ещё больше цветов на бесконечном лугу Вселенной. Жажда не пропустить столь важное событие заставляла мириться с временным одиночеством, утешая себя мыслью, нет, знанием того, что какими течениями не понесла бы его Великая Река, а Он всё равно встретится с Ней Другой снова, и встретится очень скоро.

Успокоенное сердце едва билось в такт медленному дыханию, впитывая умиротворение, и без того переполняющее его сосуд. В далёком и близком одновременно прошлом осталась человеческая суета, масса маловажных дел, съедающих бесценные годы недолгой жизни. Покой и лёгкая, напоённая радостью усталость от осознания того, что эта благодать теперь всегда с тобой. Она не бросит, не предаст, в самую тяжёлую годину поможет разломить своей мощью безразличный и холодный лёд, выпустив тебя в свободное плавание по тёплым и ласковым волнам.

Океанес уже был рядом. Его шум с каждым днём всё сильнее заглушал звуки материального мира, подменял привычные глазу образы на сложнейшие картины ментальной Вселенной. Краски этих картин не передать самым искусным художникам. Самые одарённые музыканты не смогут донести до грубого человеческого уха и ещё более глухого сознания сложнейшее переплетение мелодий, которые поют волны Реки. Эволэк непроизвольно протянул обе руки, пытаясь дотронуться до уже видимой, причудливо расцвеченной глади. Пальцы чуть коснулись переливающихся кружев, тут же боязливо отпрянули назад, потревожив сложную вязь. Восторг переполнял Его, и Он всё смелее ласкал ладонями волны…

Александра замерла в траве, как готовая к прыжку пантера, волосы на голове встали дыбом. Ошибиться было невозможно! Он готов! Лицо Элана излучало уже хорошо знакомые по первому Контакту чувства. Руки, шея и тело гнулись в экстазе, поляна наполнилась густой, как сладкий кисель, истомой. Приторный запах вина кружил её голову, словно кто-то разлил на пятачке бесчисленное множество бочек ароматного зелья. Именно поэтому на работу кураторов брали только хрупких людей, причём в основном женщин, а не незнающих усталости ИР. Тут нужно было особое чутьё, то, что не привить никакими сложнейшими программами, способность одной интуицией различить в неадекватном, мягко говоря, поведении подопечного, тот самый миг, когда подросток уже сделал первый шаг.

Бросаться на подопечного Полякова, естественно, не собиралась ни с какой целью. Находясь в Контакте, эволэк почти теряет связь с этим миром, что и облегчает, и усложняет задачу одновременно: взрослый ребёнок требует неусыпного внимания.

Волнение в её душе развеялось. Так бывает всегда, ведь этот здоровый страх есть порождение неопределённости. Когда же все фигуры расставлены на доске, сил на переживание разум не тратит: звучит сигнал беспристрастного судьи, и тебе только и остаётся, что играть сложнейшую партию, состязаясь с неумолимым Временем, капризной Судьбой и равнодушной Смертью, да, наверно, и с самой собой.

Она послала условное сообщение Амме (та немедленно приступила к приготовлениям, точнее запустила их финальную фазу), а сама крадущейся походкой двинулась к подопечному, хотя никакого смысла таиться не было. Элан никак не прореагировал на прикосновение, когда Александра твёрдо, но бережно, под мышки подняла его на ноги, и повела безвольного эволэка к комплексу зданий, из которого навстречу уже спешила бригада дежурных медиков и инженеры.

* * *

Раткины, все трое, Мирра и Полякова полукругом обступили спящего эволэка. Екатерина Вячеславовна сумела взять себя в руки, не первый раз всё-таки, и не собиралась падать в обморок, хотя волнение раз за разом накатывалось подобно волнам прилива. Её сын выглядел не так как всегда: вместо комбинезона его тело было затянуто в чёрный глянцевый костюм, напоминающий водолазный. Искусственная кожа так плотно облегала тело, что даже едва заметное дыхание выдавалось медленным подъёмом и опаданием грудной клетки. Между лопаток и из затылка, казалось, росли рога неведомого существа, уходящие к потолку и там закреплённые на подвижных суппортах: когда Элан бодрствовал там, его тело часто совершало резкие движения, а сложная система реагировала, не давая натягиваться жгутам проводов, подстраиваясь под порывы живого существа. Она не просто пассивно реагировала на движения подростка. Поток информации, получаемой от эволэка, позволял Амме часто и предугадывать поведение тела контактёра. Из копчика рос непропорционально длинный «хвост», ведь система жизнеобеспечения подразумевала не только подпитку организма нормальной едой и жидкостью, не давая зачахнуть пищеварительному тракту, но и возможность удалять продукты жизнедеятельности, а также поддерживать гигиену в условиях, когда о нормальном душе можно забыть на долгие недели.