Я испытывала странные и смешанные чувства и уж точно не горела желанием ни видеть его, ни разговаривать с ним, ни что-либо ему объяснять. Однако последнее делать и не пришлось. После долгого ожидания возле входной двери мы всё-таки услышали признаки жизни. Шаркающей походкой отец медленно добрёл до коридора и с грохотом на весь подъезд отодвинул железный шпингалет. Я вцепилась в Ванину руку, но тут же её отпустила, поскольку страх и неприязнь моментально прошли. Перед нами предстал пьяный, исхудавший и очень грустный пожилой мужчина, который пытался сделать вид, что смотрел на нас. Только его взгляд не фокусировался на лицах, а проходил сквозь них и рассеивался в пустоте.

—А… Вы…— фыркнул отец и побрёл обратно в комнату, продемонстрировав поникшую спину.

Я его не узнала.

В последнее время папа часто грустил и пребывал в задумчивом состоянии, поскольку переживал за маму. Или делал вид, что переживал. Но он выдерживал все неприятности, тягости и проблемы, какие бы ни свалились на его широкие плечи, а теперь сломался. Я не верила до конца, но видела, что ему действительно было плохо. Отец страдал. У него не осталось сил. Он пил, желая залить спиртным свою боль и вину и забыть обо всём, что сделал он, Свет, Тьма и все мы вместе взятые. Только алкоголь не помогал. Я проходила эту стадию и потому знала, что в нём нельзя было найти ни решения проблем, ни утешения. Хотя состояние продолжительного запоя, в котором сейчас пребывал отец, мне не было знакомо — тогда я ограничилась лишь одной ночью.

Я услышала, как он рухнул на диван своим исхудавшим, обезвоженным телом, и испытала неконтролируемое чувство жалости. Неважно, что он так холодно встретил меня, ни разу не приехал в больницу и даже ни разу не позвонил, хотя знал, что Ваня привёз мне сотовый телефон.

Всё равно мне было его жаль…

—Не обращай внимания. Он даже не узнал нас,— грустно произнёс Ваня и понёс вещи в комнату.

Я несмело шагнула за ним в квартиру.

Помещение изменилось так же сильно, как и мужчина, лежавший ничком на диване, раскидавший по полу пустые бутылки и насыпавший в пепельницу гору окурков. Теперь здесь витал устойчивый запах перегара, словно в жилище заядлых алкоголиков. Я чуть не задохнулась и поспешила на кухню, чтобы открыть окно. Но остановилась в дверях как вкопанная — на столе, на полу и возле мойки всё было заставлено пустыми бутылками. Открыла холодильник и обнаружила там ещё несколько, которые папа не успел выпить, а из еды нашла только наполовину пустую банку солёных огурцов.

Я чуть не заревела в голос, поскольку поняла, что не смогла бы уехать отсюда, даже если бы по-прежнему этого хотела. Отец, пусть и тёмный, нуждался в моей поддержке и заботе. Он нуждался в уходе, как маленький, несмышлёный ребёнок: за ним нужно было убирать, его нужно было кормить и отучать от бутылки, пока он окончательно не испортил себе жизнь. Ваня сказал, что написал от его имени заявление на неоплачиваемый отпуск, съездил к нему на работу и объяснил сложившуюся ситуацию. Отцу дали месяц. Но половина этого времени прошла, пока я находилась в больнице. И теперь у меня оставалось не больше двух недель, чтобы поставить его на ноги, а я и на своих-то пока держалась с трудом.

Первое, с чего я начала — собрала стеклотару в пакеты. Хотела выбросить и бутылки из холодильника, но потом подумала, что у отца может начаться жёсткое похмелье, и одну всё-таки оставила. Услышав звяканье стекла, Ваня пришёл на кухню и принялся мне помогать. Мы открыли окна во всей квартире, собрали мусор, смахнули накопившуюся пыль, убрали разбросанные вещи. Ваня пропылесосил и отправился в магазин за продуктами, а я тем временем помыла посуду, протёрла пол с чистящим средством и закинула первую порцию белья в стирку. Когда же он вернулся с добычей, мы поджарили яичницу и перекусили.

Атмосфера сразу стала намного приятнее. Я знала, что запах перегара будет выветриваться ещё долго, но пока его перекрывал запах чистящего средства, стирального порошка и жареных яиц.

Затем Ваня ушёл, оставив меня в пустой и неуютной квартире наедине с беспробудно спавшим отцом, который за это время лишь поменял позу и перекатился на спину. Довольно долго я стояла возле дивана и разглядывала его, пытаясь осознать, кем теперь стал для меня этот мужчина: родным или чужим, отцом или врагом, убитым горем вдовцом или просто запойным алкоголиком, которому было наплевать на всё и всех. Потом не выдержала, вытащила из пачки последнюю сигарету и закурила. В горле запершило от дыма, но никотин, моментально проникший в кровь, сделал своё дело. По телу разлилась лёгкая эйфория, голова закружилась, а мышцы расслабились, и в целом ощущение оказалось приятным. Ещё после двух затяжек я затушила сигарету, твёрдо решив больше никогда не курить. Никотин являлся такой же временной и бестолковой помощью, как и алкоголь. Он подарил мне некоторое успокоение, но проблемы остались, и их надо было как-то решать. Например, одна из этих проблем валялась сейчас на диване, храпела и работала генератором перегара. Теоретически я могла бы с ней справиться, но только не сегодня и не сейчас. Сейчас я просто накрыла отца пледом и отправилась в комнату, отложив душ, о котором мечтала две недели. Моя война начнётся завтра, а пока я заслужила немного отдыха.

Я фактически рухнула на кровать, после жёстких и неудобных больничных коек показавшуюся мне роскошной периной, и провалилась в сон.

Ночью мне приснилась мама, но я совсем не обрадовалась. Она звала, плакала, говорила, что ей было очень плохо, и просила помочь. Она обвиняла в этом меня. Проснулась я в слезах, снова раздираемая чувством вины. Хотелось убедить себя, что её убила Тьма и что позволил это сделать Свет, но, по сути, именно я была виновата в её смерти…

Однако времени на переживания не осталось.

Насквозь мокрую наволочку пришлось отправить в новую порцию стирки. Пока машинка стирала, я всё-таки успела принять душ, сварить хороший кофе, который папа так любил раньше, и приготовить манную кашу. После чего начался процесс побудки отца. Несмотря на протесты и ворчание, я кое-как растолкала его и отправила в ванную. Проследить за ним там я не могла, зато проследила, чтобы он не закрыл дверь на защёлку — на всякий случай. Пока папа отмокал, я перебрала и рассортировала его и свою одежду, а потом села просматривать объявления о работе, поскольку теперь в ней остро нуждалась. У меня по-прежнему оставалась возможность подработки, однако этого было недостаточно. Новое место, куда я планировала устроиться, к сожалению, меня не дождалось, а сбережения, которые я пыталась всучить Ване и которые он наотрез отказался брать, закрыли бы мою финансовую потребность максимум на пару месяцев. И я бы так и осталась в должниках…

Наконец, папа выполз из душа. Я усадила его за стол, налила кофе и положила манной каши. Машинально, словно бездушный робот, он перекидал содержимое тарелки в рот, кажется, даже не обратив внимания на то, что это была за еда, а потом достал из шкафа новую пачку сигарет и закурил. Мне дымом дышать не хотелось, поэтому я ушла в зал и вернулась к своему прежнему занятию. И слишком поздно услышала звяканье стекла — отец успел опустошить треть бутылки. Я попыталась отобрать у него оставшееся, однако была бесцеремонно выставлена из кухни под сопровождение отборного русского мата.