Только теперь я поняла, насколько проголодалась. От изобилия запахов желудок не выдержал и сдался, громко заурчав. Загипсованной куклой я пролежала в дальнем углу до самого вечера, мучаясь чувством голода и наслаждаясь одиночеством в шумной и людной палате. Никому не было до меня дела, даже врачам и медсёстрам, которые снова куда-то испарились. И хорошо, пристального внимания мне всё равно не хотелось.

Но, конечно, я лукавила — если бы рядом оказался Ваня, я бы безумно ему обрадовалась. Только в тот день он не появился.

Я терпеливо дождалась вечера, стараясь вообще не подавать признаков жизни и только глотая слюни, когда в палате раздавался хруст яблока или снова и снова слышался запах мандаринов. А потом мои молитвы, наконец, были услышаны. По коридору прошла женщина, толкая перед собой громыхавшую тележку и громким, скрипучим голосом сообщая, что пришло время ужина. Все, кто мог передвигаться, побрели к ней за порцией еды, а оставшимся помогли и поставили тарелки на прикроватные тумбочки. В их числе оказалась и я. Кормили скромно, но вполне сытно. За несколько секунд я умяла тарелку картофельного пюре, политого соусом с запахом мяса, и запила стаканом компота. А сладкий пирожок мне не достался, поскольку ещё не был положен.

И только после всего этого я сообразила, что на моей тумбочке стояла всё та же ваза из реанимации.

Странно, но ни один человек, кроме Вани, не обратил на неё никакого внимания. А теперь вазу вообще перевезли вместе со мной, хотя кому и зачем это понадобилось, я не понимала. Наверное, я не ошиблась, и в ней действительно находился Дух, а Елиазар смог сделать так, чтобы больше никто его не замечал. Такие выводы казались немыслимыми и фантастичными, но другого объяснения я найти не могла. В результате я решила не забивать себе голову лишними размышлениями и просто забыла о стеклянной мелочи.

Сытая, довольная и счастливая, я, наконец, смогла расслабиться и, отвернувшись ото всех, принялась наблюдать за низкими серыми облаками, плывущими по маленькому клочку неба, видимому с моей койки. Хорошо, что рядом находилось окно, ведь на неопределённое время оно станет моей единственной связью с внешним миром.

Вскоре соседки тоже закончили ужинать и затрещали, словно сороки, обсуждая вкус картошки и отсутствие мяса. Многие остались недовольны, а я лишь усмехнулась, ведь это был мой лучший ужин за последние несколько дней, потому что он был единственным. Пару раз они спросили меня о какой-то ерунде, пытаясь вовлечь в разговор и узнать, кем я была и как сюда попала. Но я отвечала лишь общими фразами. Болтать совершенно не хотелось, а тем более рассказывать незнакомым девицам о своей жизни. Меня обозвали партизанкой и в конце концов оставили в покое. После этого разговор переключился на новую коллекцию туфель в модном магазине, и каждая посчитала своим логом сообщить, что обязательно сходит туда, как только выпишется из больницы. Затем они начали обсуждать платья, потом купальники, а дальше разговор зашёл об отдыхе. И где-то на описании вечеринки возле бассейна в отеле Турции я заснула.

Утром следующего дня ко мне, наконец, приехал Ваня, притащив огромную сумку, словно Дед Мороз мешок с подарками. Из неё он извлёк пижаму, халат, спортивный костюм, полотенце, шлёпки, кучу влажных салфеток и предметов гигиены, расческу для волос и даже маленькую косметичку, в которую собрал необходимые, по его мужскому мнению, для женщины вещи. Кроме того, на дне нашёлся пакет с такими желанными мандаринами, йогуртами, соком и шарлоткой, которую испекла его мама. Далее сумку покинул Ванин планшетный компьютер, наушники и флэшка с фильмами. Я не посмела вернуть технику обратно, хотя смотреть глупые фильмы не тянуло совершенно. Промолчала, ведь даже надеяться не могла, что мне на голову свалится столько подарков и счастье в виде Ваниного внимания. Он оказался выше эмоций, и я была бесконечно благодарна ему за помощь, поскольку больше ни от кого помощи не ждала.

После того как его сумка опустела, моя тумбочка наполнилась вещами, а общий холодильник продуктами, пришёл черёд самого неприятного — разговора о похоронах. Не вдаваясь в подробности, Ваня просто сказал, что всё прошло нормально, а я не стала долго расспрашивать. И на этом мы оба успокоились.

—Классный у тебя парень!— воскликнула одна из женщин, когда Ваня ушёл.

Я промямлила в ответ, что мы были просто друзьями, но, похоже, никто мне не поверил. Да я и не старалась их убедить.

После обеда меня ждал очередной неожиданный переезд — в двухместную палату, оплаченную Ваней. Видимо, ему, как и мне, не понравилось столь тесное соседство с кучей болтливых тёток, хотя я ни единым словом не высказала своего раздражения. Но то, что нам периодически приходилось проглатывать слова или вздрагивать от громкого хохота за спиной, возможно, повлияло на его решение переселить меня в более спокойное место.

Новой соседкой стала женщина лет пятидесяти, третью неделю лежавшая в больнице с похожей травмой позвоночника и, на моё счастье, оказавшаяся немногословной. Целыми днями она что-то читала, закрепив книгу на странной подставке, сделанной её мужем из стула, железного прута, который мог двигаться и фиксироваться на различном расстоянии от глаз, и двух зажимов, не позволявших страницам опадать вниз. Иногда она делала пометки на листах, используя простой карандаш, и за два дня исписала не меньше пачки бумаги. Как выяснилось, женщина работала над докторской диссертацией, и даже временная недееспособность ей не мешала.

Естественно я отчитала Ваню за потраченные средства, но не могла сказать, что испытывала недовольство, ведь, как ни крути, одна соседка была приятнее, чем целых пять, да ещё и очень шумных. Хотя в тот момент я мысленно с ними согласилась — Ваня действительно был самым лучшим парнем на этом свете. А себе твёрдо пообещала, что обязательно всё ему верну, ведь это была не его обязанность, а обязанность моего отца, который до сих пор даже не поинтересовался здоровьем дочери…

В связи с ускоренной регенерацией уже через несколько дней мне позволили сидеть, а затем и ходить, естественно, в силу возможностей загипсованной ноги, которую трогать пока не стали. Это вместо месяца лежачей жизни. И как только я смогла встать, то на выданных древних костылях доковыляла до уборной и устроила себе импровизированный душ с помощью полотенца, шампуня и бутылки из-под газировки, которую попросила у Вани. Газировку я благополучно вылила в раковину, а в бутылку набирала воду и смывала ею шампунь. Благо, в платной палате имелась собственная уборная.

Ещё через день мне сняли гипс. Можно было и раньше, но либо врачи решили перестраховаться, либо тянули время — нельзя же было зафиксировать кучу переломов, а через неделю написать в карточке, что ничего не осталось. Видимо, по той же причине меня продержали в больнице ещё несколько дней и в общей сложности через две недели выписали абсолютно здоровой. От аварии не осталось и следа, будто её и не было вовсе, и мне оставалось только гадать, зависело ли это от того, кто являлся причиной полученных травм — Свет или Тьма — либо мой организм настолько по-разному реагировал на различные повреждения.

Из больницы Ваня забрал меня на собственной машине. Ею оказалась старенькая девятка — не ахти какая, но для первой машины, тем более купленной студентом на собственные сбережения, а не подаренной богатыми родителями, вполне годилась. То была приятная новость. А неприятной стала необходимость возвращаться к отцу. Напрашиваться пожить у Вани язык не повернулся, поэтому я молча приняла его решение и стойко вытерпела дорогу до дома, стараясь, чтобы он не заметил, насколько сильно я нервничала перед встречей с отцом.