по телевидению и радиовещанию), сама постановка данного вопроса на коллегии свидетельствовала о принципиальной позиции Фурцевой и Вартаняна.

Оба последовательно боролись с малохудожественными произведениями, и на фоне того, что стало появляться на сцене в девяностых годах, надо признать, что триумфально побеждали.

Борьба Фурцевой и ее команды с «пошлостью и мещанством» коснулась и театрального репертуара. На партактиве Минкульта в марте 1969 года Екатерина Алексеевна заявила: «Нас волнует пьеса „Банкет“ Арканова и Горина, поставленная в [Московском] театре Сатиры. Это мелкотравчатая, пошлая вещь с двусмысленными намеками и остротами»[650]. Как тут не вспомнить рассказ Александра Анатольевича Ширвиндта о том, что главный режиссер театра Валентин Николаевич Плучек на протяжении всей своей жизни не мог отличить Аркадия Арканова от Григория Горина…[651]

«Добро» на постановку дали заместитель начальника Репертуарно-редакционной коллегии Министерства культуры СССР Алексей Дмитриевич Симуков и начальник Управления по делам искусств Исполкома Моссовета Борис Евгеньевич Родионов. Однако по закону подлости один из спектаклей почтил своим присутствием министр финансов СССР Василий Федорович Гарбузов. Углядев крамолу, «рыжий» снял трубку и набрал телефон Екатерины Алексеевны. Спектакль по пьесе Григория Горина и Аркадия Арканова не стоил того, чтобы потенциальная угроза звонка Гарбузова Генеральному стала кинетической. Из дипломатических соображений трубку в свою очередь сняла Фурцева. Набрала руководство Театра сатиры и отдала короткое и ясное распоряжение:

— [Спектакль] снять![652]

Надо признать, что в данном случае мнение Фурцевой всецело совпадало с мнением Главлита. Изначально, в 1922 году, когда Главлит только-только был создан, его начальник Павел Лебедев-Полянский доложил 14 декабря на заседании Секретариата ЦК РКП(б): «Главлит полагает, что он не должен входить в художественную оценку произведений, но тем не менее он не должен поощрять род литературы, известной всем под специфическим наименованием бульварной. Вред ее… очевиден всем: усугубляется он тем, что эта литература рядится в советско-коммунистическую идеологию и опошляет наше лицо. Бульварщину и всякую макулатуру следует искоренять»[653].

Глава 11. Как сладить с драматургом

Екатерина Алексеевна по должности вынуждена была так или иначе направлять драматургию. Как это происходило на практике, видно на примере пьесы Эдварда Станиславовича Радзинского «104 страницы про любовь».

В 1964 году молодой драматург, вероятно, самый известный советский выпускник Историко-архивного института Эдвард Радзинский написал пьесу «104 страницы про любовь» и принес ее в Театр Ленинского комсомола. Директор Ленкома — Анатолий Андреевич Колеватов — без колебаний взял пьесу, поскольку любовь с точки зрения советской идеологии была «мелкотемьем», а потому на приличный гонорар автор не мог рассчитывать априори. Ленком специализировался на постановке пьес, в которых поднимались повседневные проблемы молодежи. По наблюдениям корреспондентов западного издания Юнайтед Пресс Интернэшнл Мосби, этот театр всегда был до отказа заполнен по большей части модно одетыми людьми[654].

Ставить спектакль в Ленкоме должен был Юрий Петрович Любимов. Не сложилось — за постановку взялся Анатолий Эфрос, который считался в то время лучшим режиссером столицы в 1963 году и был назначен главным режиссером театра. После того как Анатолий Васильевич начал репетиции, пьесой заинтересовались в культурной столице. В Большом драматическом театре за постановку пьесы Радзинского взялся — по мнению Эдварда Стани-славовича, из творческой ревности — Георгий Александрович Товстоногов[655].

С первых дней работы Анатолия Васильевича Эфроса в Ленкоме главным предметом его заботы и внимания стали вопросы создания ансамбля, единой манеры актерского исполнения. Для более действенного знакомства с труппой и скорейшего освоения режиссерского метода художественного руководителя театра Эфрос вел всю работу над новым репертуаром 1964 года, на который были запланированы лирическая драма «До свидания, мальчики» (авторы пьесы — Б. Балтер, В. Токарев), «104 страницы про любовь» (Э. Радзинский), «В день свадьбы» (В. Розов), комедия «Буря в стакане» (И. Дворецкий), а также несколько заказных произведений, в том числе спектакль о Ленине по мотивам народных сказов и материалам писем Ленина и Крупской[656].

Приказ начальника Управления культуры Исполкома Моссовета Б. Е. Родионова «О Художественном совете Московского театра имени Ленинского комсомола». 23 мая 1962 г. [ЦГА Москвы]

Сюжет драмы Эдварда Радзинского прекрасно описан в театральных рецензиях шестидесятых годов. Приведем рассказ о сюжете из рецензии на одну из постановок спектакля с очень точным названием «Именно про любовь»:

«Встретились неожиданно она, стюардесса, и он, физик. […] Встретились и остались вдвоем до утра. Что же тут особенного — не ухаживать же действительно за ней долго, чего доброго еще и цветы носить. Что же тут особенного — не выглядеть же, право, старомодной недотрогой. Не тот теперь век, и ритмы другие, а атомы тревожат, не тратить ли, правда время на ласковые слова и красивые чувства.

Было бы ханжеством полагать, что все это придумал драматург, и ничего этого нет среди нашей молодежи… Все это есть, все это увидел Эдвард Радзинский, сам человек молодой, ни в кого не перевоплощавшийся, а просто живущий той же жизнью, что и его юные современники.

Вот они встретились — Наташа Александрова и Электрон Евдокимов. И могли бы дальше пойти своим путем… но так никогда не узнали бы они, что такое любовь. Но они узнали… Здесь обрывается пьеса — картинки молодежного кафе и модной парикмахерской. Вернее, внутри этой пьесы рождается другая пьеса, драма, рождается большая и серьезная нравственная тема. И уже не преходящая мода, а серьезная человеческая мысль заставляет вздрагивать сердце»[657].

Однако Эдварду Станиславовичу не пришлось долго пребывать в эйфории. У Эфроса была такая особенность: когда пьеса ему нравилась, он, будучи фанатом репетиций, запускал процесс, не дожидаясь отмашки сверху. Так было и на этот раз. Работа над спектаклем была доверена Эфросом второму режиссеру — Наталье Зверевой. На главную роль Эдвард Радзинский привел в театр киноактрису Светлану Данильченко (в последний момент она тяжело заболела и вместо нее срочно ввели Ольгу Яковлеву, ставшую первой исполнительницей роли, а затем и настоящей музой Анатолия Эфроса)[658].

Казалось бы, процесс был почти закончен, как вдруг одной «прекрасной» ночью (вероятно, в ночь на 15 июня 1964 года[659]) Эдварду Радзинскому позвонили из Министерства культуры СССР и сообщили: его пьеса снята с репертуара. Сказать по правде, диалог, который по памяти приводит Эдвард Станиславович в своих воспоминаниях, уж больно напоминает позднейшую фантазию знаменитого писателя. Крайне маловероятно, что редактор Минкульта могла сказать молодому малознакомому человеку:

— Дело в том, что наш министр Екатерина Алексеевна Фурцева… как и положено истинной Екатерине Великой… много любила. Говорят, даже резала себе вены от любви. Но, как бывает с много любившими дамами, вступив в возраст и в чин, она стала особенно нравственной. А твоя пьеса… это не надо тебе объяснять… очень безнравственная[660].

Как видно,