– Как ощущения? – довольно улыбнулся Евгений, принимаясь вытирать лицо.

– Как будто очнулась на собственных похоронах, – призналась Таня, – море цветов, а ты утираешь слёзы.

Громов убрал от лица полотенце.

– Даже не шути так, – строго проговорил, возвращаясь в прежнее состояние – замкнутое, хмурое и холодное.

Таня виновато поджала губы, понимая, что неосознанно, но задела его психологическую травму. Боясь, что он снова уйдет в себя, Таня вскочила с постели, обнаженными ногами лавируя между букетами и боясь их задеть.

– Без одеяла это смотрелось бы зрелищнее, – признал Громов, наблюдая за тем, как любимая женщина, внимательно смотря под ноги и прижимая к груди спальную принадлежность, приближалась к нему. Не выдержав, он подхватил её на руки, снова возвращая в постель и падая рядом, а затем лег набок и встретился взглядом с карими глазами.

Таня вспомнила их первый совместный поход в кафе в Кёльне. Тогда Женин взгляд пугал и давил. Сейчас же в нём читались восторг, любовь и восхищение. Евгений любовался любимой женщиной в лучшем её виде – обнаженном и ещё нежно-полусонном. Он наслаждался каждым сантиметром её тела, длинными, спутанными волосами и смущенной улыбкой.

– «На память о самых незабываемых днях в моей жизни», – тихо прошептала Таня, едва ощутимо прикоснувшись кончиками пальцев к татуировке в виде олимпийских колец на груди Жени и процитировав подпись к первой фотографии с ней. – Почему ты не сделал её после своей первой олимпиады? Потому что взял тогда «бронзу»?

– Эта удивительная избирательность женского ума! – вздохнул Громов. – Ты помнишь хоть что-нибудь из того, что я тебе говорил?

– О! – вмиг разозлилась Таня. – Одна твоя фраза долгое время не выходит из моей головы!

– И это не то, что ты должна была запомнить. Вспомни бал в Министерстве. Что я сказал тебе на балконе?

Таня нахмурилась, вспоминая холодный вечер. Балкон. Она. Женя. И его «будь моей».

– Ты спросила, когда я понял, что ты дорога мне, – медленно напомнил Громов. – А я ответил…

– В Ванкувере…

– Да, – кивнул Евгений, продолжая улыбаться. – Дело не в «золоте» или «бронзе». Дело в тебе. Дело в нас.

Громов пристально смотрел в глаза Тане, ожидая, что она вот-вот улыбнется и кинется ему в объятия, но её глаза начали блестеть от слёз.

– Плюша, – засмеялся он, прижимая к своей груди и целуя в макушку. – Я думал, ты будешь рада, – признался он, приложив ладонь к щеке и нежно поглаживая большим пальцем.

– Я рада, просто… Не могу найти слов, – Таня прикусила нижнюю губу, удобнее устраиваясь на твердой груди. – А цветы? Зачем так много?

– Прошел почти год с нашего знакомства, а я ни разу не дарил их тебе, не считая тех, что оставлял в больнице, – с грустью признался он. – И не знаю, какие твои любимые. Я вообще мало что знаю о тебе…

– И я…

– Ты знаешь обо мне столько, сколько не знает никто другой.

– Я не знаю, кто такая Маша! – резко вспомнила она, приподнявшись над залившимся смехом Женей. – Что смешного? Эй!

– Моя первая партнерша, – уже серьезнее ответил Евгений, заправив прядь волос Тане за ухо.

– А как же твое табу на партнерш?

– Вот с тех пор оно у меня и появилось! – ворчливо произнес он, наслаждаясь близостью с Таней и ощущая мягкую, теплую грудь на своей.

– И что случилось? Неужели вы с Мельниковым не поделили не только лёд, но и девушку?

– Она мне не нравилась, – признался Громов, – она была ворчливой и в свои пятнадцать напоминала маленькую старуху Шапокляк. Даже волосы были светлые. Я был старше на год и решил начать ухаживать за ней. Ну, знаешь, половое созревание… Объективно я не хотел ходить с ней за ручку, дарить ей цветы, но…

– Буйство гормонов?

– Скорее всего, – слукавил Евгений, не отвечая прямым текстом, – но она предпочла Мельникова.

– Так я тебе и поверила, – кивнула Таня, намереваясь отстраниться, но Женя схватил её за предплечья, а затем повалил на спину, навалившись сверху.

– Маша завязала со спортом в семнадцать – начал тараторить он. – На этой почве её растарабанило так сильно, что, боюсь, она до сих пор не закончила школу, так как не смогла выйти из дома. Можешь к ней не ревновать.

– А с чего ты вообще взял, что я ревную? – Таня дернула обнаженным плечом, а затем довольно улыбнулась, заметив, потяжелевший и несколько хищный взгляд Громова.

– С того, что я тебе явно небезразличен, – промурлыкал он, начиная покрывать нежными поцелуями шею. Таня на мгновение прикрыла глаза, расслабляясь и тая от приятных ласк.

– Ты даже защищала меня на телевидении, – напомнил Громов, спускаясь горячими губами к её обнаженной груди и заставляя сделать шумный вдох. – Хотя я ведь такое чудовище!

– Чудовище, – сладко протянула Таня и запустила пальцы в его волосы.

– Сейчас я тебе покажу чудовище! – угрожающе прорычал он, приподнимаясь и впиваясь требовательным поцелуем в губы.

* * *

– Ты правда хочешь вернуться на лёд со мной? – шепотом поинтересовалась Таня, лежа на груди у Жени и ласково поглаживая её кончиками пальцев. За окном начинался зимний закат. А они оба не заметили, как быстро пролетел этот день, что они провели в постели, прерываясь лишь на заказанный в номер завтрак и обед.

– Ты тоже этого хочешь, – констатировал он, поглаживая по обнаженной спине.

Таня улыбнулась, уткнувшись носом в шею.

– Ты как всегда очень проницателен. Но, Женя, а как же…

– Илья? – голос Евгения, что весь день имел лишь нежные, бархатные ноты, в мгновение заледенел. – Я разрешу тебе докататься с ним на финале гран-при и чемпионате России, но после нового года мы…

– Вот опять! – Таня резко приподнялась. – Ты опять за всех решаешь!

– Брось, Таня! – нахмурился Евгений. – Ты сама этого хочешь. Мы оба это знаем!

– Я не могу так с ним поступить! – взмолилась она, не зная, как вести себя в сложившейся ситуации.

– А со мной можешь? – Громов требовательно посмотрел в глаза, окончательно лишая слов.

Таня виновато поджала губы и снова уткнулась в шею, вдыхая родной аромат его кожи, смешанный с уже едва уловимым шлейфом парфюма. Несколько следующих минут они лежали в абсолютной тишине. По собственной глупости они сами загнали себя в эту ситуацию, выход из которой, конечно, был, но относился к категории весьма болезненных.

– Тебе звонят, – хрипло произнес Женя, бросив взгляд на прикроватную тумбочку, где среди букетов спряталась небольшая сумочка, в которой вибрировал телефон.

– Мама, – одними губами произнесла Таня, будто оправдываясь перед Женей за то, что этот звонок разрушил их уединение. Впрочем, после упоминания Ильи настроение Громова и так значительно ухудшилось. А вот маме Тани он, напротив, был рад.

Громов внимательно наблюдал за Таней, замечая, как сменяются на лице самые разные эмоции – от удивления и радости, до едва уловимой печали. Наконец, Таня закончила разговор и несколько секунд смотрела на простынь, не зная, как совладать с эмоциями. Мама решила сделать сюрприз и приехала из Питера в Москву. Этому Таня была рада. Но… Она знала, что через пару часов у Жени самолет в Канаду, и им снова предстоит разлука, как минимум на десять дней до финала гран-при.

С волнением, запинаясь и чувствуя вину, Таня рассказала обо всем Жене, но тот отреагировал спокойно.

– Я могу поехать домой с тобой? – предложил, ощутив в груди странное волнение. Он понимал, что если Таня скажет «да», значит, окончательно простила его и снова впустила в свою жизнь, но если это будет «нет»…

– Да, – несмело кивнула она и тут же оказалась в крепких объятиях, услышав его хриплое, но такое теплое «спасибо».

* * *

Марина Александровна ждала дочь в небольшом парке, любуясь красотой заснеженных улочек. Первый снег, казалось, способен поселить даже в самом немолодом сердце надежду на что-то светлое и превратить на несколько мгновений в ребенка, ожидающего чуда.

И своё чудо Марина Александровна в скором времени дождалась. По парку, под руку с Женей, шла Таня с большим букетом цветов. Забрать весь ботанический сад, устроенный Громовым, при всем желании было невозможно, поэтому выбор пал на один, самый красивый, по её мнению, букет. Что-то оживленно обсуждая и смеясь, они не замечали никого вокруг. И оба светились от счастья, гораздо ярче, чем фонари, освещавшие парк. И мама Тани испытывала