Мистер Браун, ощущая потенциальную опасность, приказал:

– Съезжай к обочине, Роби.

Он с легкостью высвободил ладонь из рукопожатия, но запястье застряло между подушками, и ему постоянно приходилось дергать головой влево, отслеживая действия водителя.

– Я сказал – прижмись к обочине!

Майлз поступил, как ему велели. Скажи ему кто-то для начала сбавить скорость, а потом сворачивать, он бы так и сделал, но ему не сказали. Так что если бы некий обитатель тихой жилой улицы, по которой ехал Майлз, случайно вышел из дома, его ожидало бы прелюбопытное зрелище: учебный автомобиль Имперской старшей школы на скорости сорок миль в час стремительно приближался к обочине, инструктор смотрел назад, словно его первейшей заботой было оторваться от преследователей, пассажиры сзади вжались в сиденье, а водитель покорно ждал дальнейших указаний. Вдобавок чуть дальше, ярдах в пятидесяти, у обочины стояла чья-то машина.

Под мистером Брауном, разумеется, имелась тормозная педаль, но в той позе, в которой он находился, – с правым запястьем, зажатым между подушками, – у него не получалось нащупать педаль, хотя он энергично топал ногой, как ему казалось, по полу. Будь педаль расположена под бардачком, куда на самом деле лупил пяткой мистер Браун, ему бы удалось остановить машину, но педали, конечно, там не было, и от неспособности найти ее мистер Браун впал в затмевающую сознание панику. Не в состоянии решить, что важнее – вызволить запястье или найти педаль, он лихорадочно метался между этим двумя занятиями, не преуспевая ни в одном и непрестанно вопя:

– Роби! Роби! Черт бы тебя драл!

Поскольку перед Майлзом маячила припаркованная машина, он подумал, что сбросить скорость – и даже просто остановиться – наиболее благоразумный маневр в данной ситуации, но метания мистера Брауна сбили его с толку. По-прежнему не сводя глаз с дороги, он предположил, что мистер Браун молотит по педали безрезультатно, а значит, по какой-то невообразимой причине тормозов у автомобиля нет вовсе, и ему, Майлзу, не имеет смысла жать на “ученическую” педаль, но остается лишь надеяться, что в последний момент перед столкновением ему скажут, что нужно делать. Когда приказа не поступило, он резко повернул руль вправо, машина нырнула в канаву, смяла кучу пустых алюминиевых банок и вынырнула на чьей-то лужайке. Краем глаза он заметил адрес на почтовом ящике – Спринг-стрит, 16, – а затем увидел, что гаражная дверь дома № 16 по Спринг-стрит распахнута и внутри пусто, что походило на радушное приглашение.

Внезапные толчки, когда машина преодолевала канаву, оказали благотворное воздействие, высвободив запястье мистера Брауна, однако затем инструктора шарахнуло вправо, и от удара его пулеобразной головы на стекле образовалась паутина из трещинок. И хотя он наконец нашел искомую педаль, воспользоваться ею не смог, лишившись чувств от соприкосновения со стеклом. Спасение пришло в лице хорошего друга Майлза, Отто Мейера младшего (кэтчера во второй цепочке в бейсбольной команде), он рванулся вперед, лег на поверженное тело преподавателя вождения и рукой нажал на педаль. Машина с визгом и скрежетом остановилась буквально в футе от задней стенки гаража, и со стороны все выглядело так, будто Майлз изначально держал курс именно на этот гараж.

– Ручной тормоз? – спросил Отто.

Лежал он вниз головой, отчего голос звучал странно.

Майлз поставил машину на ручной тормоз:

– Спасибо, Отто.

– Все нормально, – ответил Отто. – Вытащите меня отсюда, а?

Двое других, сидевших сзади, исполнили просьбу, и тут Майлз заметил, что мизинец у его друга изогнут под несколько неестественным прямым углом. Сам Отто обратил на это внимание, когда, выключая зажигание, наткнулся выгнутым пальцем на повороти и к.

– Ни черта себе. – С самым добродушным видом Отто показал палец Майлзу, прежде чем вырубиться.

* * *

Не в пример Отто Мейеру мл., мистер Браун затаил вражду и лелеял ее еще долго после того, как впечатляющая шишка у него над виском рассосалась. Будь его воля, Майлза впредь близко не подпускали бы к учебному автомобилю, по крайней мере до тех пор, пока он не научится водить. Дело не в том, что он такой паршивый водитель, объяснял мистер Браун директору, и даже не в том, что он чуть не убил их всех. Мистер Браун отвечает и за бейсбольную команду, которую он надеялся повезти в этом году на юношеский турнир штата, а теперь, по милости Майлза Роби, у тренера вывихнуто запястье на бросковой руке, а у кетчера сломан мизинец, и перчатку на руку ему не надеть. Половина этой треклятой команды посещала курсы вождения, и мистер Браун, опасаясь травм, а то и гибели либо утраты конечностей, не желал рисковать своими ребятами, сажая их в одну машину с парнем, у которого мозгов хватает лишь на то, чтобы съехать в канаву, выпрыгнуть из нее, промчаться по лужайке и вломиться в чужой гараж. И как ему теперь эффективно тренировать команду с этими головными болями, что преследуют его после инцидента с Майлзом? Нет, мистер Браун ратовал за исключение Майлза Роби с курсов вождения и уповал в дальнейшем на разумный подход к отбору учеников, предусматривающий, что любой паренек, записавшийся на курсы, должен иметь хотя бы смутное представление о том, как надо вести себя за рулем.

Директором в то время был Кларенс Бонифейс, его все не любили, потому что он не был уроженцем ни Эмпайр Фоллз, ни ближайших окрестностей. Его кандидатуру предпочли нескольким местным соискателям, давно работавшим в школе, включая мистера Брауна, по той причине, что Бонифейс мог похвастаться (хотя не делал этого) университетским образованием и значительным опытом административной работы в качестве замдиректора крупной старшей школы в Коннектикуте. За два года его верховного руководства в Имперской старшей школе он показал себя человеком серьезным, ответственным и компетентным. Он умел слушать и не торопился обижаться – качества превосходные и необходимые для директора старшей школы, что, однако, не помогло ему найти общий язык с школьным большинством, которое еще до знакомства заклеймило его “кретином”. Как бы то ни было, он молча выслушал предложения бейсбольного тренера по решению “проблемы с пареньком Роби”, терпеливо выждал ради полной уверенности в том, что мистер Браун закончил излагать свои соображения, а затем разразился диким хохотом, который быстро перешел в полноценный истерический припадок, и никто не знал, как привести его в чувство. Бонифейс ржал, потом ухал. Лицо его покраснело, слезы ручьями текли по щекам, и вскоре он начал задыхаться. Секретарша, невероятно взволнованная, принесла ему стакан воды, но его так трясло, что он не смог эту воду выпить.

В итоге им пришлось положить его лицом на ковер, где поначалу он трепыхался, словно окунь на дне лодки, затем свернулся в позу эмбриона и лежал недвижим, сил у него хватало только шептать:

– О господи, мистер Браун, простите. Я не хотел… мне очень жаль… я не смеялся так с самого детства… мой дядя часто щекотал меня, пока я не описаюсь. – Наконец он сумел сесть и прислониться к стене. – Должно быть, я подавлял в себе этот смех с того самого дня, как приехал сюда, – заключил он.