Признание далось ему так тяжело, что он забыл, что держит Шарлин за руку, пока она не сжала его ладонь:

– Какой ты милый, Майлз. У бедной женщины так мало радости в жизни. По-моему, это и есть настоящая любезность.

– А для моего брата – очередное доказательство моей врожденной склонности прогибаться.

– Сегодня он слишком далеко зашел, Майлз. Я уверена, завтра он извинится.

– В одном он ошибается, – на сей раз Майлз поднял глаза на Шарлин, – думая, что я не знаю, чего хочу.

Он не ожидал, что его заявление вернет их к реальности: двое сидят за столиком в полутемном зале и держатся за руки – еще не разведенный Майлз и много раз разводившаяся Шарлин. Желая избавить обоих от неловкости и необходимости что-то говорить, Майлз отпустил ее руку, хотя с радостью просидел бы так всю ночь. К его удивлению, Шарлин нагнулась к нему и поцеловала в лоб; поцелуй был столь нежен, что от неловкости и следа не осталось, правда, у Майлза защемило сердце: у поцелуев своя шкала значений, этот же указывал на глубокую пропасть между приязнью и любовью.

– Ох, Майлз, разве я не знаю, что ты втрескался в меня на веки вечные. Но и ты знаешь, как ты мне нравишься. Сердечнее человека я в жизни не встречала.

– И это еще одно качество, – невольно улыбнулся Майлз, – из тех, что не слишком привлекательны в мужчине.

– Нет, – Шарлин опять взяла его за руку, – качество очень даже привлекательное. И вот что я тебе скажу. Я бы сейчас отвезла тебя ко мне домой, и мы занялись бы любовью, но ты разочаруешься, а я этого не вынесу. И ведь ты даже не сможешь скрыть разочарования, на твоей физиономии всегда все написано.

Она потянулась за пальто, Майлз встал, помог ей одеться.

– Не опасайся я, что ты разочаруешься, – сказал он, когда они направились к выходу в заждавшуюся их ночь, – я бы настаивал.

– Как было бы приятно, если бы мы получили это чертову алкогольную лицензию, – сказала Шарлин, отпирая дверцу своего “хендая”. – С приличным заработком я бы избавила мою развалину от дальнейших мучений.

– Я не отказался от этой идеи. – Майлз вдруг сообразил, что говорит правду. И на его месте человек половчее пригласил бы Синди Уайтинг в ресторан завтра после матча и превратил бы ее в свою сообщницу. Если уж он постоянно натыкается на мины, то почему бы наконец не извлечь из этого пользу.

Он зашагал к своей машине, когда за спиной громко хлопнула дверь “Фонарщика”. Майлз оглянулся и увидел приближающегося Хораса.

– Спасибо за выпивку. – Майлз пожал ему руку. – Если меня остановят за пьяное вождение, я расскажу копам, кто в этом виноват.

Помянув копов, Майлз оглядел парковку в поисках красного “камаро” Джимми Минти, но автомобиля нигде не обнаружил. Впрочем, Джимми Минти мог отсиживаться там, куда не дотягивалось освещение на парковке.

– Извини за шум, что мы подняли в зале, – продолжил Майлз в полной уверенности, что отменные манеры Хораса не позволят ему расспрашивать о причине скандала или даже намеком выразить свое любопытство. Странно, подумал он, как может человек, столь уважающий частную жизнь, работать журналистом. Жаль, что таких мало.

Хорас искал ключи в карманах.

– Семья, – произнес он так, будто это слово объясняло любое девиантное поведение.

– А где твоя семья? – внезапно спросил Майлз. Человек приходит в его ресторан чуть ли не каждый день, а он почти ничего о нем не знает.

– Моя семья? – растерянно переспросил Хорас. – Везде. Мы не общаемся. Это звучит печальнее, чем есть на самом деле.

– Звучит, да, печально, – кивнул Майлз.

– Я не очень-то верю во все это, – признался Хорас. – Кровь. Родство. Ну и что?

– Дом там, где нас, когда бы ни пришли, не могут не принять, – процитировал Майлз Фроста[7].

Газетчик отпер машину, устроился за рулем, подумал секунду и ответил цитатой из того же поэта:

– Сосед хорош, когда забор хороший[8].

Майлз рассмеялся, пожелал спокойной ночи и двинул к своей “джетте”. Он уже садился в машину, когда Хорас спустил стекло со стороны пассажирского сиденья и окликнул его:

– Кстати, о тех, кого мы не можем не принять. Приглядывай за новеньким, которого ты нанял.

– Ладно, – согласился Майлз. – Не скажешь почему?

Хорас помолчал, раздумывая.

– Не сейчас, – решил он и добавил: – Врагу не пожелаю работать журналистом.

Осенью, когда Майлз Роби перешел в предпоследний класс, его отец, разбогатев на летних малярных работах, купил подержанный “меркури кугар” с расчетом на то, что Майлз скоро дорастет до водительских прав. Ко Дню благодарения, однако, Макс трижды попался на превышении скорости и задавил кошку. Майлз был с ним в тот раз и видел, в отличие от Макса, как животное шмыгнуло под колеса, а затем обернулся – кошка лихорадочно крутилась вокруг собственной головы, расплющенной задним колесом “кугара”.

– Что это, черт возьми, было? – поинтересовался Макс спустя несколько секунд после того, как почувствовал толчок. Он подался вперед, держа одну руку на руле, а другой тыча зажигалкой в кончик сигареты.

– Кошка, – вздохнул Майлз, расстроенный тем, что вовремя не заметил животное, не предупредил отца и не спас кошачью жизнь. Когда он ездил вместе с отцом, Майлз чувствовал глубокое родство со всякой живностью, не умевшей бегать быстрее, чем Макс вел машину, то есть, поскольку в штате Мэн не водились гепарды, со всеми живыми душами на свете.

Его отец неукоснительно следовал принципу не сворачивать, чтобы объехать препятствие. Если, к примеру, они ехали по шоссе позади фуры и у фуры лопнула шина, отчего на полосу выбросило большой вогнутый кусок покрышки, Макс давил ее колесам, утверждая, что объезжать было бы куда опаснее, и Майлз по недостатку опыта ему верил. Хотя и подозревал, что Максу просто нравится расплющивать все на своем пути, а потом любоваться достигнутым эффектом. Однажды, годом ранее, путешествуя в автомобиле, купленном Максом до “кугара”, они наткнулись на картонную коробку, стоявшую прямо посреди узкой деревенской дороги. Впереди никого не было, позади тоже, а значит, им хватало времени, чтобы притормозить и сделать полукруг, не трогая коробку, – более того, случись с Максом нехарактерный для него приступ гражданской совестливости, он мог бы остановиться, выйти из машины и оттащить коробку с дороги, – и Майлз был поражен, когда отец прибавил скорости. Майлз изготовился к чему-то вроде взрыва, но коробка – к счастью, пустая – сдулась под машиной, зацепилась за полуось и примерно сотню ярдов тарахтела как бешеная, прежде чем отвалилась, а затем истрепанная, редуцированная до двухмерности, вылетела в кювет.