– Во-первых, она не Инна. Во-вторых она мне не дочь. Этонаша сотрудница, выполнявшая долгосрочное задание, которое теперь закончилось.Не переживай ты так из-за нее. А то во время допросов прямо достоевщинукакую-то устроил: «я подлец, я мерзавец, я предатель». С Инной всё будетнормально. Ты для нее всегда был просто «кроликом».

– Кем? – пролепетал Роберт, вспомнив, что именно этим словомжена мысленно называла его, находясь в посткоитальной расслабленности.

– Ну, словечко у нас такое в Санатории. «Кролик» – это«мутный», находящийся под постоянным наблюдением. Вроде как подопытный. Юмортакой, не обижайся. Мы ведь на вас с Сергеем первоначально как вышли? У меняесть специальный отдел, который занимается мониторингом всяких странных,логически трудно объяснимых происшествий. Пролопачивает провинциальную прессу,проверяет слухи и прочее. А тут ДТП, в котором рейсовый автобус ни с того ни ссего разбивается в лепешку непонятно обо что, причем двое пассажиров остаютсяцелехоньки. Это довольно типичный случай. Например, если где-нибудь ни с тогони с сего грохнулся самолет, а кто-то из бывших на борту чудодейственнымобразом уцелел – девяносто девять процентов, что без Мигрантов не обошлось. Мывас обоих поместили под наблюдение. Убедились: точно, наши кадры. Вел вас сСережей лично я. Потом подключил Инну. Семь лет с тобой проработала, излейтенантов в капитаны выросла.

– А… а теща? Ну, Александра Васильевна?

– Тоже наша сотрудница, майор запаса. У меня, Роб, на самомделе сын и дочка. Жена умница. Я вас обязательно познакомлю.

Тут Роберт умолк надолго. Наверно, минут на пять. Нужно былоразобраться в собственных чувствах.

Ощущал ли он себя униженным? Да, безусловно. Но в сто разсильнее было несказанное облегчение. Будто лопнули и разлетелись стягивавшиедушу цепи.

Он свободен! Он никому ничего не должен! Какое счастье!

Тем временем «линкольн» уже въезжал во двор пятиэтажки.

– Вон стоит твой «гольф», забрали из леса, – показалВсеволод Игнатьевич. – Дверца незаперта. Ключи от зажигания и от квартиры вбардачке. Стекло там заменили, даже уборочку сделали. В холодильнике полножратвы. Отдыхай. Ну, до скорого.

И пожал бывшему (или нет, фиктивному) зятю руку.

– Как? И вы не спросите, что я решил? – сощурилсяДарновский.

– Сегодня не спрошу. Ты побудь один, подумай. – ДиректорСанатория улыбнулся. – Э, э! Ты в меня взглядом-то не впивайся! – Он сдернул сРоберта очки, нацепил на нос. – Ну тебя к черту – зрачки начали уменьшаться.

Помахал на прощание рукой, умчался.

Умный мужик, поглядел ему вслед Дарновский. Сильный. Если бне Анна, охмурил бы меня. Проглотил бы и не поперхнулся.

Поднялся в квартиру, прошелся по комнате.

В шкафу висело белое платье, то самое. Роберт прижался кнему лицом. Ткань пахла Анной.

Она действительно жила здесь, это был не сон. И скоро онабудет здесь снова.

Сидел ночью один, не отрываясь смотрел прямую трансляцию поCNN. Думал: все сошли с ума, даже американцы. Как будто других новостей в миренет.

Главное, ничего не происходит: силуэт Белого Дома вдали,темнота, пару раз небо прочертили трассирующие очереди – и всё.Женщина-комментатор говорит, говорит. Голос тревожный, а сказать особеннонечего, повторяет одно и то же.

И ведь знал уже, чем закончится, а оторваться от экрана немог.

Музыка предупреждала: готовься. Сейчас произойдет что-тострашное. Жди.

Вот он и дождался.

В какой-то момент саундтрек споткнулся, сбавил звук почти донуля, и послышалось тихое дыхание.

Анна!

«Я тебя слышу, любимая! – встрепенулся Дарновский. – Говори!Я дома. У нас дома. Как ты себя чувствуешь? Когда ты придешь? Хочешь, я приедуза тобой прямо сейчас!».

«Не нужно, – печально ответила Анна. – Я должна остаться сним. Прости меня».

Это было до того неожиданно, до того невероятно, что онрастерялся.

«С кем? С Дроновым? Ты… ты любишь его, не меня?».

«Я люблю тебя. Очень люблю. Но я не могу его оставить. Безменя он погибнет. Ему нельзя быть одному».

«А мне можно? – Роберт вскочил, взмахнул руками, хоть она ине могла его видеть. – Я тоже жить один не стану!».

«Ты не один. Они о тебе позаботятся, с ними ты будешь поднадежной защитой. А он выбрал этих, его путь труднее, и я не могу его бросить».

«Постой, но ведь ты сама подтолкнула меня к такому выбору! Ятоже согласен быть с этими, только бы с тобой!».

«Не сможешь. Прощай, милый. Это наш последний разговор,больше ты меня не услышишь».

«Почему!?»

«Мне будет очень не хватать тебя, но я не смогу говорить стобой. – Ее голос с каждым мгновением делался всё тише. – Не знаю, почему, но яэто чувствую. Нет, знаю. Наверное, потому что это было бы предательством.Прощай. Слушай мелодию, в ней ответ».

И больше он не услышал ни слова. Может, из-за музыки.Проклятый саундтрек зазвучал громче и окончательно заглушил голос Анны.

«Какой ответ? Зачем мне мелодия, если нет тебя? Анна! Анна!Отзовись!».

Лишь когда снизу застучали, Роберт понял, что кричит в голос.

С той секунды, когда Анна умолкла, Дарновский не мог нисидеть, ни стоять. Его бросало по комнате, он натыкался на стены, бормоталчто-то бессвязное.

Находиться в доме, где ее больше никогда не будет, былоневыносимо.

Он сам не помнил, как вывалился из подъезда. В руке болталсябрелок с ключами от «гольфа».

Правильно! Ехать, куда глаза глядят. Зрение почтивосстановилось – во всяком случае, в темноте и через очки видно было почтинормально.

Никогда еще Роберт не гонял по Москве на такой скорости, несоблюдая никаких правил.

Но и Москва такой еще не бывала. Ни одного гаишника насовершенно пустых улицах. Мертвый безлюдный город, лишь жутким голубым сияниемсветятся окна. Все свихнулись, никто не спит – смотрят телевизор.

Проносясь по Садовому кольцу, Роберт увидел толпу. Таморали, чем-то размахивали, посреди мостовой пылал троллейбус.