Кое-какие разгадки этой тайны можно найти, обратившись к историческому контексту иконоборческого столетия. Эпоха между 725 и 843 годами — это время страха перед исламским потопом, грозившим стереть империю, что для населявших ее людей означало конец света.

Лишь в начале IX века, обретя уверенность в способности выжить и продолжить римское наследие, Византия вернулась к иконам.

В 741 году умерли Григорий III, Карл Мартелл и император Лев III[45]. Теперь в событиях участвовали папа Захарий, Пипин Короткий и император Константин V, ярый иконоборец и противник монашества.

В Константинополе торжествовали иконокласты, а иконоборчество стало официальной политикой государства. Изображения Христа, Богоматери и святых удалялись без спешки, но неуклонно: при ремонте их замазывали, а мозаики сбивали, как было с церковью Богородицы во Влахернах, где хранилась риза Богоматери. Монахам сбривали бороды, что считалось в Византии лишением мужества, и придумывали другие позорные наказания. Были убиты несколько отшельников, публично обличивших базилевса. Посмертную репутацию Константина V, в целом неплохого императора, монахи испачкали самым изощренным образом, мстительно добавляя к его имени в исторических записях слово «Копроним», «именем кал».

В одном только Риме убежище от гонений нашли около 50 тысяч греческих монахов. Ничего удивительного, что папа Захарий, прежде монах-бенедиктинец, после выборов не стал обращаться к императору за формальным утверждением его на римской епископской кафедре. Он заключил с лангобардским королем Лиутпрандом перемирие на 20 лет и — худой мир лучше доброй ссоры, от которой все равно никакого прибытка — убедил того пойти на перемирие с Византией.

Одновременно папа принялся налаживать отношения с Пипином Коротким, которые становились все благожелательнее. Майордом франков и папа понимали, что наступает время, когда они будут нужны друг другу.

У Пипина в отношениях с папством был превосходный посредник — Винфрид, миссионер и ученый, автор латинской грамматики. В 719 году он получил благословение папы Григория II, принял монашеское имя Бонифаций и при поддержке франкской знати отправился с проповедью во Фризию, к жестоким лесным племенам правого берега Рейна. Бонифаций-Винфрид, воодушевленный религиозным пылом и долгом, шел путем Сальвиана Марсельского, Бенедикта Нурсийского, святого Северина и Августина Кентерберийского. Эти строители христианской Европы стремились указать путь потерявшимся варварским душам и сделать их частью христианского мира.

Искренние и деятельные, миссионеры пользовались огромным авторитетом и у паствы, и у владык мира сего. Бонифаций вслед за предшественниками основывал поселения и монастыри, разорял языческие капища, крестил и отпевал — словом, распространял влияние Рима как центра христианства. Искусный политик, Бонифаций убедил Карла Мартелла и некоторых племенных вождей в преимуществах веры в Христа как политического инструмента и в ее объединяющем потенциале.

Собственно, пока византийский император отсекал западную церковь от восточной, Бонифаций[46] привел Германию под руку римской церкви. В 732 году Григорий II возвел его в сан архиепископа, и, видимо, именно тогда папа получил совет Бонифация поискать поддержки Карла Мартелла, владыки Запада, который только что обобрал церковь, но хотел примирения.

Выбор союзников у римских епископов был невелик, и в том же 732 году Григорий И, послушавшись совета будущего «апостола Германии», попросил Карла о помощи против лангобардов, присовокупив к просьбе высокий символ — ключи от усыпальницы святого Петра. Но, как уже говорилось выше, получил отказ. Карл Мартелл не решился ссориться с королем лангобардов, к которому только что обращался за подмогой против арабов в Провансе.

Через девять лет, в 741 году, ситуация изменилась: все участники предыдущих событий умерли, а Пипин Короткий готовил государственный переворот. Чтобы укрепить фундамент своей власти, чтобы его легитимность стала неоспоримой, ему настоятельно требовалась поддержка церкви. Посредником между Римом и Пипином вновь стал Бонифаций, который, видимо, и предложил папе Захарию политико-военный союз с Каролингами.

Дабы этот альянс состоялся, Пипин — ради примирения с церковью — решился на огромную уступку: владения, которые секуляризовал Карл Мартелл, так и оставались у служилых бенефициариев, но отныне за них следовало платить регулярный оброк тем монастырям и епископствам, у которых земли были изъяты. Возможно, Пипин опасался утратить лояльность служилого рыцарства, но без упроченной легитимности, ключи от которой находились в руках церкви, он рисковал утратить все.

Стефан II, преемник папы Захария, поначалу не собирался идти на разрыв с Константинополем: политик такого уровня не совершает резких движений. Его намерения изменились в 752 году, когда по Италии пожаром покатились лангобардские армии, истерзанная Равенна переходила из рук в руки, а войско короля Айстульфа уже стояло у стен Рима. Мольбы Стефана II к византийскому императору были напрасны. Константин V, правда, направил к лангобардам дипломатическую миссию с предложением оставить Рим в покое, но получил отказ.

Римский епископ знал, что Пипин Короткий отчаянно нуждается в подтверждении легитимности своей короны, для чего было мало решения общего собрания франкского нобилитета. Поэтому Стефан II в. 754 году отправился в Париж, ко двору Пипина.

Он вез предложение, от которого было невозможно отказаться, и очень, очень ценные подарки.

Год 754-й от Рождества Христова… Четырнадцать лет назад с мольбой о помощи против лангобардов обращался к Карлу Мартеллу папа Григорий III, но ему нечего было предложить франкскому лидеру. У Карла было полно хлопот с арабами и галло-римской знатью Прованса, готовой на союз хоть с самим нечистым, если тот пообещает независимость. Ему было не до Италии.

Теперь ситуация кардинально изменилась. Стефан II приехал в Париж не с пустыми руками. Во-первых, в его обозе везли брата Пипина, Карломана, вместе с женой и детьми. После въезда процессии в Париж Карломана как потенциального соперника Пипина немедля отправили в монастырь, где он умер всего через год.

Во-вторых, папа предложил, а Пипин принял предложение, провести вторую коронацию — на сей раз лично римским первосвященником.