наилучший вариант. Я буду рядом с вами. Мы уже сто раз это обсуждали, Хана. Ты не понимаешь, что Сантильяна-дель-Мар находится близко от всего? Разве ты не знаешь, что у ордена францисканок самый хороший приют в Сантандере? Ты не думаешь, что лучшего места, чтобы позаботиться о будущем, не найти? – Она смотрит на выпирающий живот Ханы, а потом устремляет цепкий и суровый взгляд в ее зеленые глаза.

– Ясное дело: святая Клара уходит в монастырь, чтобы заботиться о моем приблудыше, чтобы никто не узнал, что мы сделали с отцом ребенка и что я мать-одиночка, да? Так лучше я сама и уйду в монастырь! – сердито кричит Хана, чувствуя, что ее лишают материнского статуса, что Клара задвигает ее на задний план. – Мне не нужно от тебя никаких жертв, незачем тебе становиться мученицей, Клара! Ты не понимаешь, что так я останусь совсем одна? Не понимаешь? – Рыдая, она встает, в мольбе сжимает ее руки.

Клара обнимает младшую сестру.

– Случившееся той ночью, может, и было грехом. Но я не чувствую своей вины, Хана. И ты тоже не должна. Этот подлец заслужил, чтобы с ним так поступили. Я ухожу в монастырь не из-за ребенка. Ты же догадываешься, что, скорее всего, его усыновят? Но в этом случае, если мы захотим, мы его не потеряем и позаботимся о нем. Как сможем. Но мы заслуживаем жить, Хана. Ты заслуживаешь жить. И я. Я больше не хочу прислуживать, склонять голову перед гостями, подбирать объедки за господами, мечтать о взаимной любви, которой никогда не случится. Я хочу другой жизни. Это ты меня не понимаешь. Я смогу читать и писать… смогу не думать о войнах, терактах, голоде. Смогу жить спокойно, – со вздохом говорит Клара, глядя на Хану с бесконечной нежностью.

Та отзывается:

– Францисканки живут очень аскетично. Может, тебе придется голодать. А как тогда я смогу тебе помочь? Как? И как мы будем общаться?

Клара улыбается чуть ли не весело.

– Будем переписываться. А если понадобится, я смогу иногда сбегать. Например, притворюсь больной, чтобы посетить доктора. И я сомневаюсь, что они голодают. Я там не видела ни одной тощей монахини! – Клара чуть ли не прыскает.

Хана слегка улыбается. Сестры ненадолго замолкают. Хана с тоской думает о том моменте, когда они расстанутся.

– Когда ты уйдешь в монастырь?

– Да сколько можно повторять! В конце лета. Весь этот процесс до пострига ужасно скучный. Мне нужно еще немного времени, чтобы все подготовить и уладить, мое желание вступить в орден и посвятить себя служению Богу должно быть достаточно сильным – они очень недоверчивы, эти францисканки. К тому же сестра Мерседес, которую ко мне приставили, постоянно заставляет меня молиться и искать в душе ответ, правда ли я хочу порвать с… “прежними условиями жизни”. – Клара искренне смеется. – Представляешь? Мои условия! Да мы же с детства только и делали, что работали!

Хана грустно улыбается.

– Да, за исключением праздников… и нашего незабываемого лета в Комильясе.

– Да, – кивает Клара, – и нашего лета в Комильясе. Больше такого не повторится.

– Нет. Ни для меня, ни для тебя. А я? Что станется со мной, Клара? Ты все еще веришь, что я найду мужа, добьюсь хорошего положения, но я-то потеряла надежду. И друзей у меня нет. А моего ребенка будут растить другие люди. И если никто про это не узнает, то разве что чудом. Если бы кто узнал… мать-одиночка, Клара! Все тут же свяжут это с исчезновением Игнасио. Люди начнут болтать. А вдруг я совершила ошибку? Я часто об этом думаю. Я позволила Луису уйти. Я все еще гадаю, зачем он все же пришел тогда в Убиарко.

Выражение лица Клары становится жестким.

– Луис уже женился. И он всегда останется жалким бедняком. Тебе это известно. Не окажись дон Игнасио таким негодяем, все было бы иначе. Тварь! – Клара со злостью сжимает кулаки. Она старается сдержаться, расслабляется и снова улыбается. – К концу лета я еще не стану монахиней. На это понадобится два года. Я буду носить облачение, но клятвы будут временными. Затем три года буду послушницей. И только после этого приму постриг. Я стану молиться обо всех. Прежде всего – о Давиде, потому что кто знает, что с ним может случиться, раз он угодил в такое. Хоть бы он остался во Франции и не возвращался в горы, в это разбойничье гнездо. И буду молиться о тебе и твоем будущем. У меня так много причин молиться, Хана. Может, так я стану ближе к маме… и к Антонио. И о тебе смогу позаботиться, дуреха. – Она крепко обнимает Хану. – Видишь, еще не скоро все случится.

– Не скоро… – печально повторяет Хана.

– Хватит времени, чтобы выдать тебя за старшего сына Онгайо.

– Что?! Да ты тронулась умом? – изумленно спрашивает Хана и отстраняется от сестры.

– Спокойно, я все продумала.

– Ага, как с доном Игнасио, – ехидничает Хана, которую беременность не сделала мягкой и покладистой.

– Нет. Теперь все будет иначе.

– Конечно. Потому что я, Клара, больше не собираюсь охотиться на сеньоров. Мне хватило тайной беременности. Я уже четыре месяца прячусь в этой хижине. Четыре! Когда ребенок родится, я не хочу его видеть, я не могу. Отнеси его в монастырь, как мы решили. Но больше не кружи мне голову. Буду вместо тебя прислуживать Онгайо, раз они милостиво согласились на это после твоего внезапного религиозного порыва, – Хана особо подчеркивает последние слова, – но пусть жизнь сама рассудит. А после той ночи… я не думаю, что это может закончиться хорошо.

– Хватит притворяться скромницей, Хана. – Сестра насмешливо глядит на нее. – Пока все идет по моему плану. Ты смогла укрыться здесь, дом достроят только весной, а ребенок родится в декабре или первых числа января, и мы отнесем его францисканкам. А потом мы вместе станем служить в Торрелавеге, пока я не оставлю работу в начале лета…

– Но ты разве не собиралась вступить в орден до окончания сезона?

– Да, но это же не в один момент делается. К тому же на Рождество вернется чета Онгайо с сыном.

Хана вздыхает.

– С каким еще сыном?

– С каким, каким… старшим. Их четверо. Один уже женат, другой еще совсем молокосос, третий военный, его интересует только оружие, да и вообще он туповат, а вот старший из них…

– Дон Эладио?

– Он самый.

– Но разве он не обручен с кем-то в Пуэнте-Вьесго?

– Что-то вроде того. Но они уже несколько месяцев не виделись. Так что просто улыбайся и будь