– Ведь его не видел никто, кроме меня и начальника почты, – подсказала хатун.

– Когда фокусник на базаре творит свои незатейливые чудеса, нам это кажется волшебством. Все исчезает, едва мы узнаем секрет этого невинного обмана. Я расследовал дело об исчезновении одного чужеземца, узнал, что он ехал для встречи с твоим братом. Обнаружил перстень Кутлуг-Тимура.

– Отец жив?! – привстала с подушек Тайдула.

– Он умер много лет назад. В булгарских лесах. Мне об этом рассказала девушка, у которой был этот перстень.

Хатун протянула к Злату узкую белую ладошку. Ему подумалось, что эта нежная ручка цепко держит нити судеб целого царства.

– Перстень.

– Ты и впрямь поверила, что я всесилен? У меня его нет. Он у девушки, которая его привезла.

– Где она?

– Здесь. Приехала с эн-Номаном.

Глаза хатун сузились, губы злобно сжались:

– Ты рассказал эту историю эн-Номану?

– А кому я должен был ее рассказать? Эмиру? Или в харчевне на базаре? По крайней мере, он знает, как обращаться с тайнами.

– Ты прав, – смягчилась Тайдула. – Она хлопнула в ладоши и приказала вбежавшей служанке: – Пригласите ко мне в гости эн-Номана! Скажите, что я его уже жду и угощение стынет. Быстро!

Хатун склонила голову и долго думала о чем-то, пристально глядя на коврик перед собой. Плечи ее опустились, она вдруг словно обмякла.

– Об этом я не говорила никому, даже Могул-Буге. Кутлуг-Тимур – не его отец, он родился уже после того, как Сундж-Буга взял мою мать к себе. Я ведь почти не помню его. Совсем маленькая была. Кто еще знает все?

– Мои помощники: Туртас и Илгизар. И девушка, само собой. Ее зовут Юксудыр.

– Это моя сестра?

Злат не ответил. Тайдула не настаивала.

– Брат думает, что все это затеяно, чтобы разоблачить козни киятов. Он очень горд, что ему это удалось.

– Он действительно показал себя молодцом. Благодаря его участию злодеям не удалось замучить невинного человека.

Улыбка на устах хатун показала, что она хорошо знает подробности этой истории.

– Одного не могу понять, – не выдержал наиб. – К чему вся эта таинственность? Она была бы к месту, будь жив Кутлуг-Тимур. Но он давно стал прахом и обитателем царства теней. Кому может быть страшна тень?

– Ты прав. Теперь, когда я узнала, что отец мертв, бояться больше нечего. – По губам Тайдулы пробежала злорадная усмешка. – В руки эн-Номана попала тень.

Вскоре прибыл и он сам. Добираться было недалеко. Шейх с достоинством поклонился и уселся рядом с наибом. Вместе с ним в юрту вошла Юксудыр. Она осталась у входа, настороженно вглядываясь в маленькую красивую женщину, сидящую за дастарханом.

– Подойди ко мне, девушка, – ласково сказала хатун. Она поднялась и взяла Юксудыр за руку. Когда они оказались рядом, стало видно, что Тайдула едва достает девушке до плеча. – Говорят, у тебя есть какой-то перстень?

Юксудыр молча вытащила из-под ворота шнурок и протянула его хатун.

– Это перстень моего отца, – произнесла та дрогнувшим голосом. А затем ласково погладила девушку по щеке. – Вот ты и вернулась.

Неожиданно из глаз Юксудыр брызнули слезы. Она обхватила руками Тайдулу и прижала к себе, словно боялась, что ее отнимут. Так они и стояли, обнявшись. И плакали. Бесхитростная искренность девушки растопила сердце хатун, выросшей в мире интриг, лжи и лести.

– Она не твоя сестра, – нарушил тишину бесстрастный голос эн-Номана. – Она принесла тебе долг твоего отца, который ты должна принять.

Женщины повернулись к нему и замерли, ожидая, что будет дальше.

– Кутлуг-Тимур был страстным человеком. Способным и на преданную дружбу, и на вечную любовь. Сейчас таких мало. Он был влюблен в жену хана. Об этом никто не знал, да и теперь уже не узнает. Знал я. Но я всегда умел хранить тайны. Твоего отца можно понять. Трудно представить женщину прекраснее. Рожденную в северных лесах, с волосами цвета пшеницы и глазами, синими, как осеннее небо. Хан любил ее без памяти. Все уже думали, что звезда повелительницы Баялунь скоро закатится. У них была дочка, такая же прелестная, как ее мать. Вдруг однажды случилось страшное событие. На девочку напал беркут. Чудом она осталась жива. Я был тогда лекарем у Тохты, и меня позвали одним из первых. Все обошлось. Остался только шрам на шее, со следом орлиной лапы. Очень приметный шрам. Четыре черты, расходящиеся в разные стороны. После внезапной смерти Тохты его жена и дочка бесследно исчезли. Поговаривали о мести Баялунь, которая никогда ничего не забывала и ничего никому не прощала. Исчез тогда и Кутлуг-Тимур. Двадцать лет спустя я опять увидел этот шрам.

Тайдула вздрогнула и провела ладонью по шее девушки:

– Ничего не бойся! Все будет хорошо. Несмотря ни на что, я считаю тебя своей сестрой.

– Твой отец преданно служил ее отцу, любил ее мать. Я оставляю эту девушку у тебя с легким сердцем. Верю, что ты выполнишь его волю и позаботишься о ней.

Шейх встал и, не сказав больше ни слова, вышел. Злат поспешил за ним.

На следующий день был праздник. В золотом шатре хана раздавали подарки. Это был целый огромный разборный дворец, в который вмещались тысячи две человек. Столбы, подпиравшие купол, покрывало сусальное золото, стены завесили драгоценными расписными шелками. Наиб получил шелковый красный халат с поясом из серебряных бляшек. Не обошла ханская милость и Илгизара. Юноше вручили монгольский халат из синего шелка и без вышивки, а затем сама Тайдула подала ему чашу с кумысом.

– Тебе оказана большая милость, – поздравил Илгизара Злат, когда они вышли на воздух. – Ты теперь монгол. Имеешь право носить одежды власти.

Когда начался пир, Узбек поделился с присутствующими радостью: нашлась его двоюродная сестра, дочь покойного хана Тохты. Много лет о ней не было ничего известно. Злодеи хотели ее погубить, однако верные слуги не дали свершиться преступлению. Теперь она вернулась. Родственников, ближе чем Узбек, у нее не осталось, поэтому хан берет ее в свою семью.

Вечером Злата нашел посланец эн-Номана и передал, что шейх предлагает выехать прямо сейчас, в ночь. Ехать в повозке, по дороге можно выспаться. Утром уже будут в Сарае. Наибу эта мысль понравилась. Шумное сборище пирующей знати его порядком утомило.

Когда пришли с Илгизаром к эн-Номану, все уже было готово к отъезду. Повозки нагружены, лошади впряжены. Шейх прощался с Наримунтом. Толмачил им высокий мюрид с раскосыми, как у монгола, глазами. Злат прислушался – речь чистая, без чужого выговора. А по морде не подумаешь. Когда они закончили, к княжичу подошел Злат:

– Прощай, Наримунт! Думаю,