В пятницу или субботу где-то по улице пронесли очень большой мешок. Или провели сильно пьяного человека, который сам не мог идти.

Пьяного вспомнили. Действительно, тащили одного такого после ночной попойки в субботу утром. Весь в грязи – смотреть страшно. Лыка не вязал.

– Кто вел? Куда пошли?

Шли на берег. К баням. Такую свинью дома не отмыть.

– В субботу многие бани топят. Видел их кто?

Оказалось, пьяницы, так надравшиеся с самого утра, запомнились многим. Ушли они в самую дальнюю баню.

Злат вздохнул и обернулся к помощнику:

– Все, Илгизар. Беги, зови эмира.

XXXIII. Молоко белых кобылиц

Баня была срублена из бревен, на северный манер. Большая, просторная, видно, хозяева любили помыться с размахом и удовольствием. Староста сказал, что принадлежит она состоятельной купеческой вдове. Дверь в предбанник запирал дорогой навесной замок булгарской работы. Вокруг были тишина и покой – ни одна соседняя баня не топилась. Нукеры обступили дверь и сбили замок.

Злат стукнулся в полутьме предбанника о какую-то деревянную шайку и распахнул вход в моечное отделение. В спину ему дышал Могул-Буга, ухватившийся за рукоять сабли. Наиб уже набрал полную грудь воздуха, чтобы грозно рявкнуть: «Именем…» – и осекся. Из полутьмы бани, едва освещаемый лучом, падавшим из крошечного волокового оконца под крышей, на него смотрел совершенно голый человек. Он с ужасом уставился на монгольский халат наиба и драгоценный суконный кафтан Могул-Буги.

– Помогите мне! – вдруг запричитал человек. – Меня похитили и удерживают здесь против моей воли! Меня зовут Иов, я чужестранец.

Грозный оборотень, слуга зловещего вестника богов ворона Хугина, стоял съежившись, прикрывая руками срам, и лил горючие слезы:

– Эта похотливая кобыла! Она меня держит здесь. Одежду отобрала, чтобы я удрать не смог. И принуждает меня к блудному сожительству.

– Видно, сильно принуждает, – сумел улыбнуться наиб.

– Будь проклят тот день и час, когда я с ней связался! – возопил узник любви. – Кто же знал, что она прицепится хуже репья? Как услышала, что уезжаю, так вообще ополоумела. А потом подослала каких-то здоровенных амбалов. Они вытащили меня через потайной лаз, опоили сонным зельем и привели сюда. Моченьки моей уже нет! – отчаянно взвизгнул он напоследок.

– Не плачь, несчастный. Твои мучения окончены. – Злат постарался выглядеть серьезным. – Ты ведь собирался к эмиру Могул-Буге? Он сам к тебе приехал.

Наиб повернулся и вышел из бани. Позади хохотал Могул-Буга, только сейчас сообразивший, в чем дело.

– Этим миром правит любовь, – философски заметил Злат. Зло плюнув на стебель конопли, склонившийся на тропинку, он добавил: – И бабы!

Все закончилось. Рассеялись от ясного света дня зловещие тайны, улетели в свой загадочный мир призрачные джинны, в царские чертоги ушли судьбы народов и царств. Осталась простая жизнь. С земными заботами, насущным хлебом и повседневными хлопотами.

Злат долго и скучно ругал любвеобильную вдову, угрожая ей немыслимыми карами и присудив огромный штраф. Потом стращал Учвата. Стращал на совесть – старьевщик сразу признался, что организовал ограбление менялы, за которое ему заплатили кучу денег. Кто заплатил? Этот человек хорошо позаботился, чтобы его не смогли найти. Лица не открывал, встречи всегда назначал в разных местах. Деньги заплатил вперед. А сам даже ларец, украденный у менялы, не забрал. Он так и лежал у Учвата в амбаре, спрятанный под старыми вещами.

Все вернулось на круги своя, как говорил древний мудрец. Затянули насущные дела, накопившиеся за это время.

Заглянул наконец-то и в гости к эмиру. Благо рассказать теперь было что. На весь вечер хватило.

– Охальником оказался этот чужестранец, каких мало, – повествовал он под дружный хохот эмировых жен. – Носился, задрав хвост, по бабам. А мы на джиннов грешили.

– Бабы – они страшнее нечистой силы, – добродушно поддакивал разомлевший от меда эмир.

Жены подкладывали Злату вкусные кусочки, угощали какой-то особенной куропаткой с орехами да еще завернули с собой в платок медовый чак-чак. Очень огорчались, что такой хороший мужчина до сих пор не женат. Даже намекали, что у них есть кое-кто на примете.

Через пару дней в его каморку во дворце зашел Туртас. Он был в дорожном плаще и с сумкой.

– Пришел попрощаться. Уезжаю. Юксудыр сегодня эн-Номан увозит с собой. Ну и я с ней.

Шейх отправлялся в Новый Сарай на праздник Возлияния молока. Ехали все вместе. Эмир, Наримунт, Алексий. Путь неблизкий, так веселей.

Злат пошел к эмиру – получать указания на время его отъезда. Здесь его ждала неожиданная новость:

– Со мной собирайся! Велено тебе тоже там быть с помощником твоим – этим шакирдом. Сегодня голубиная почта приказ принесла.

Поездка на праздник была делом хлопотным. Проводился он в степи, и участники с гостями жили в юртах и шатрах. Поэтому вези все с собой или рассчитывай на чье-либо гостеприимство. Злату с Илгизаром отводилось место в юрте эмира, эн-Номан взял с собой целых три шатра – один для Юксудыр. Он же настоял, чтобы эмир поставил отдельную палатку для Наримунта.

Строящуюся новую столицу хана оставили в стороне, сразу повернули в свободную степь. Там уже раскинулся целый город. Шатры, юрты, палатки, крытые повозки. Все это стояло в безукоризненном порядке, разделенное строгой рукой распорядителей на улицы, переулки, кварталы и площади.

Знать, священнослужители, представители городов и чужеземные гости собирались со всего огромного Улуса Джучи на этот древний праздник, дошедший из седой старины, с берегов золотого Керулена, где его с незапамятных времен отмечали предки монголов. Его, как и прежде, праздновали по всей великой империи наследников Потрясателя Вселенной. При дворе великого хана в далеком Ханбалыке, в Персии и у подножия небесных гор Тянь-Шань.

Праздник осеннего возлияния молока кобылиц. Говорили, что это какие-то особенные кобылицы – ослепительно-белые. За ними ухаживали шаманы и знатоки древних обрядов. Из молока этих кобылиц делали драгоценный черный кумыс, доступный лишь избранным.

Эмиру определили место поближе к хану, эн-Номан потребовал поселить его на самом краю огромного лагеря-города.

Пока ставили юрты, их разыскал Сулейман и передал Злату приглашение быть гостем Могул-Буги. Только направились они, к удивлению наиба, дальше. К золотому ханскому шатру. Проехали мимо и остановились у огромной юрты из белого войлока. Подступы к ней ограждала угрюмая стража. Сулейман проводил Злата только до порога, путь внутрь ему был закрыт. Там, сидя на роскошном туркменском ковре, обложившись мягкими шелковыми подушками, наиба ожидала любимая жена хана Узбека Тайдула. Могул-Буги почему-то не было.

– Я столько слышала о твоей прозорливости и проницательности, что даже не буду говорить, зачем тебя позвала. Ты и сам, наверное, знаешь?

– Ты хочешь знать, как я