— Ох уж эти папы и папины дочки! — насмешливо воскликнул Вон, попытавшись успокоить ее.

— Да нет, здесь нечто большее. Иногда мне кажется, что она была бы счастливее, если бы я в этой идиллической картине вообще отсутствовала.

— Я уверен, что ты ошибаешься.

— А если нет? — Когда она повернулась к нему, глаза ее были полны страдания.

— Ей сейчас шестнадцать. Все подростки такие, — сказал Вон, вспомнив, каким угрюмым был его некогда беспечный и веселый племянник последние несколько месяцев. — Вот увидишь, она перерастет.

— Ты говоришь как человек, у которого нет своих детей, — возразила Абигейл, невесело усмехнувшись.

Она, казалось, не замечала холода и сидела, свободно положив руки на колени ладонями вверх. Кончиками пальцев он осторожно коснулся внутренней стороны ее запястья. На ней не было перчаток, и хотя кожа на ощупь была холодной, он сразу почувствовал биение пульса.

— Сейчас тебя тревожит только это? — спросил Вон, чувствуя, что это еще не все.

Последовала долгая пауза, после которой Абигейл тихим дрожащим голосом произнесла:

— И еще мой муж. Мы… мы в последнее время часто ссоримся. Нет, пожалуй, это слишком сильно сказано. Мы не ссоримся. Это скорее похоже на холодную войну. Мы с ним как двое сотрудников, которые, хоть и недолюбливают друг друга, вынуждены сохранять видимость благополучия ради блага компании.

Вон чувствовал, как в нем поднимается волна нежности, — тот же порыв он испытал чуть раньше, когда ему хотелось защитить Лайлу. Только в настоящий момент Лайла уже не страдала. Боролась — да, но уже не сходила с ума, как это было с ней всего несколько месяцев назад. Что касается Абигейл, то, несмотря на свою внешнюю успешность, она явно страдала, испытывая душевные муки: эта сильная и способная женщина выстроила вокруг себя такое количество линий обороны, что они превратились в настоящую ловушку. И хотя его сестра обижается на нее, подумал он, сама Лайла сейчас сидит в тепле, в окружении друзей и близких, тогда как Абигейл проводит рождественский вечер на улице в полном одиночестве.

— Мне раньше казалось, что, если я буду больше времени проводить дома, мы с ним сможем вернуться к тому, что было у нас, когда мы только поженились, — продолжала она тем же грустным, смирившимся тоном. — И, вероятно, в какой-то момент это действительно так и было. Но теперь я думаю, что вернуть прошлое невозможно. Он ушел. Я чувствую.

— А он тебе сказал об этом?

— Определенно — нет. Но это постоянно присутствует между нами, словно невидимая стена.

— Если бы ты поговорила с ним об этом, ваши отношения, думаю, изменились бы к лучшему. — Вон понимал, что его советы — да еще женщине, с которой он в своих фантазиях занимался любовью, — имели примерно ту же ценность, что и рекомендации доктора-шарлатана при проведении операции на сердце, но решил, что попробовать все равно стоит.

— Я пыталась говорить с ним, — ответила Абигейл. — Но мы только ходили вокруг да около, так ничего и не выяснив. Я не обвиняю Кента. В основном я во всем виновата сама.

— Не нужно быть к себе такой строгой. — Вон, конечно, не был большим специалистом в семейных делах, но он твердо знал, что подобные вопросы в одиночку не решаются.

— Да? Тогда кого же мне винить? — В ее глазах сверкнули искры былого огня. — Кент не тот человек, который станет менять свои приоритеты. Я так горбатилась над тем, чтобы сделать себе имя, что совершенно потеряла из виду, для чего все это вообще делается. А теперь, как бы я ни старалась улучшить ситуацию, получается только хуже. А Феба! Она почти не разговаривает со мной… Знаешь, сегодня вечером дочь едва прикоснулась к ужину, который я с таким старанием готовила. Что касается Кента… он даже не хочет прикасаться ко мне. — Губы Абигейл скривились в болезненной усмешке. — Вот видишь. Ты еще не пожалел, что попросил меня поделиться с тобой моими проблемами?

— Нет, вовсе нет. Я никогда не был женат, и поэтому, наверное, я не тот человек, к которому стоило бы обращаться за советом в подобной ситуации. Но слушать я умею. — Вон взял ее за руку, продев свои пальцы между ее пальцами.

Абигейл с благодарностью взглянула на него, а затем сокрушенно произнесла:

— Ты последний человек, которого я стала бы нагружать своими проблемами. Должно быть, ты считаешь меня самой эгоцентричной женщиной на земле. Что у меня за беды по сравнению с твоими?

Он улыбнулся.

— Это не соревнование.

— И все-таки. Посмотри на себя, ты весь дрожишь. И вообще, что ты делаешь на этом холоде? Ты можешь… — Она резко умолкла, так и не произнеся запретного для него слова — простудиться.

Вон нарушил возникшую неловкую паузу, вынув из кармана конверт с чеком оплаты билетов на «Янкиз».

— Я пришел, чтобы поблагодарить тебя, — сказал он. — Я не знаю, как отреагировать… С твоей стороны это невероятно щедрый подарок. Он, наверное, стоит целое состояние.

— Я могу позволить себе… К тому же мне хотелось, чтобы у тебя было что-то такое, чем ты действительно можешь воспользоваться.

— Надеюсь, что у меня будет такая возможность, — ответил Вон, и улыбка его слегка поблекла.

— Не смей так говорить. — Абигейл нахмурилась и крепче сжала его пальцы, словно боялась, что он неминуемо ускользнет от нее. — Тебе предстоит еще долгая-долгая жизнь. В этом смысле я больше переживаю за «Янкиз», чем за тебя, потому что сейчас они явно сбросили обороты, — с дрожащим смехом добавила она.

— А у меня нет для тебя подарка, — смущенно сказал Вон.

— Не глупи. Ты сейчас сделал мне самый дорогой подарок. — Абигейл улыбнулась. — Пока ты не пришел, я тут потихоньку сходила с ума. Спасибо, что поговорил со мной, иначе не знаю, как бы я поступила в такой ситуации.

— Пожалуйста. — Он сделал галантный жест, словно прикоснулся к невидимой шляпе. — Мое ухо всегда к вашим услугам. И плечо тоже, если понадобится.

— Ну, в таком случае… — Абигейл уютно прижалась к Вону и положила голову ему на плечо. Его шею щекотал мех ее шубы и еще что-то, более мягкое и шелковистое, — волосы, догадался он. Ее голос изменился: — Кстати, веселого тебе Рождества. Искренне надеюсь, что оно получилось веселым.

— Очень. — Вон подумал о компании, собравшейся в маленькой квартирке, чего еще шесть месяцев назад он и представить себе не мог.

— Вот и хорошо. По меньшей мере хоть у кого-то из нас оно удалось. — Наступило молчание, а затем вновь послышался ее голос, на этот раз уже более мягкий: — Вон… А ты когда-нибудь задумывался над тем, что было бы, если бы нас с мамой тогда не выставили из дома? Я имею в виду, что было бы с нами. Если бы ты и я… если бы мы… — Неоконченная фраза повисла в воздухе, но по ее тону он понял, что их короткая интерлюдия на карьере в ту далекую ночь не была для нее давно забытым эпизодом юности. Абигейл тяжело вздохнула. — Думаю, что твои родители быстро положили бы этому конец, как только узнали бы.