Протянув его брату, она бесстрастным голосом произнесла:

— Это от Абби. Она попросила передать его тебе.

Внутри конверта лежал оплаченный чек на сезонный абонемент на стадион «Янкиз»[91]. На двух человек. С местами в отдельной ложе. Вон настолько оторопел, что сначала никак не отреагировал; он просто сел, не отрывая глаз от своего подарка. «Никто не станет дарить сезонный абонемент умирающему человеку», — подумал он. Таким способом Абигейл давала ему понять: она не сомневается, что он будет чувствовать себя достаточно хорошо, чтобы воспользоваться им, когда придет время. Прикрепленная к чеку записка была такой же продуманной. В ней было написано: «Надеюсь, Джиллиан любит бейсбол».

Когда он показал записку Джиллиан, та была ошарашена не меньше его самого.

— Вау! — Это было все, что ей удалось сказать.

Она передала записку дальше, чтобы все смогли ее прочесть. Лайла, на лице которой застыло странное выражение, просто промолчала, а Карим одобрительно закивал. Молчание нарушил Нил, который весело заявил Джиллиан:

— Если ты не болельщица, я был бы невероятно счастлив пойти вместо тебя.

— Забудь об этом, приятель, — прорычала Джиллиан с таким видом, что стало понятно: она скорее согласится отдать свою почку, чем уступить место рядом с Воном.

Наконец и Лайла решилась на комментарий.

— Что ж, с ее стороны это действительно широкий жест, — произнесла она, и Вон не понял, было ли это сказано саркастически или ему просто показалось.

Он встал.

— Я должен ее поблагодарить.

Джиллиан бросила на него тревожный взгляд.

— А не лучше ли с этим подождать? Сам говорил, что Абигейл сейчас, вероятно, занята своей семьей.

Не обратив на ее слова никакого внимания, Вон схватил куртку и направился к двери.

— Я ненадолго, — бросил он на ходу.

На улице его встретил порыв пронизывающего ветра. С момента их приезда температура существенно упала. Пробираясь в темноте на свет горящих окон, освещавших широкую лужайку, которая отделяла дом от гаража, Вон чувствовал, как в нем борются противоречивые чувства. Он представлял себе уютную семейную сцену за этими стеклами: Абигейл с мужем и дочкой собрались возле разожженного камина, смолистый дымок которого нес с собой ветер, — навязчивое напоминание о жизни, которой Вон никогда не знал. Раньше он едва ли задавался вопросом о своем отшельническом существовании и не завидовал друзьям, которые выбрали наезженный путь женитьбы и отцовства. Многих из них он считал рабами закладных и невеселой работы с девяти до пяти. Возможно, что своим примером они еще больше укрепляли Вона в его собственном выборе оставаться одиноким и свободным. И только в последнее время его начал точить червь сомнения. Вон все чаще стал задумываться о том, не упустил ли он свой шанс, как об этом твердили женатые друзья. Не с точки зрения той жизни, которую он мог бы вести с женой и детьми, а в смысле того спокойствия, которое он обрел бы, умирая в окружении любимых людей.

Он знал, что всегда может рассчитывать на Лайлу. Но у нее была своя жизнь и свои проблемы, с которыми ей приходилось бороться. Он не вправе был ожидать, что она каждый раз будет бросать все, чтобы находиться рядом с ним. А Нил, бедный мальчик, тяжело переживший потерю отца, сам нуждался в поддержке, потому что, как убедился Вон, все еще пребывал в безысходном состоянии, и вряд ли смог бы как-то помочь своему умирающему дяде. В настоящее время, хочет он этого или нет, единственной постоянной величиной в его жизни была Джиллиан. И она будет с ним столько, сколько понадобится. Однако он не хотел, чтобы она отказывалась от своей жизни ради мужчины, который не отвечает на ее любовь взаимностью, — это была бы нечестная сделка. Джиллиан еще об этом не знала, но если окажется, что химиотерапия не действенна против его болезни и если все, что ему остается, это только паллиативный уход, он уедет куда-нибудь очень далеко. Например, в ту маленькую деревушку на Бали, где он провел одну восхитительно праздную зиму, восстанавливая здоровье после приступа малярии… или на Марианские острова, где человека повсюду окружают улыбающиеся лица, встречающиеся здесь так же часто, как манго или бананы, которые растут на каждом шагу. Он так решил, ибо хочет умереть спокойно, не причиняя ей боль.

И вдруг Вон понял, что единственным человеком, которого он хотел бы видеть рядом с собой в последние минуты, была Абигейл. Она была настолько близка его сердцу, что по пути к ее дому он задумался не над тем, что могло быть между ними в прошлом, а над тем, что еще могло произойти в будущем. Будет ли он настолько удачлив, чтобы пережить болезнь? И решится ли она когда-нибудь развестись с мужем и уехать с ним? Последняя мысль вызвала у него улыбку. Абигейл могла бы с такой же вероятностью предпочесть вольного (а в данный момент — еще и лишенного средств) бродягу всему этому, с какой ребенок, решивший убежать из дому вслед за уехавшим цирком, на самом деле выполнил бы задуманное.

Тропинка, по которой он шел, вела через боковой двор к задней части дома и заканчивалась на внутреннем дворике, окаймленном декоративным кустарником, эффектно подсвеченным снизу. Шагнув вперед, Вон заметил движение в уединенном полумраке купальной кабины возле бассейна и подошел, чтобы рассмотреть поближе.

Здесь, закутавшись в шубу, сидела Абигейл.

Она наклонилась в сторону от Вона и поэтому не сразу заметила его.

— Абби? — тихо позвал он. От неожиданности она вздрогнула, и он сразу же вышел на тусклый свет одного из утопленных в пол фонарей, чтобы она могла разглядеть его. — Прости. Я не хотел напугать тебя. Я просто зашел, чтобы… Эй, с тобой все в порядке? — Присев рядом с ней на скамейку, Вон заметил влажный блеск в ее глазах.

— Пустяки. — Она явно смутилась. — Думаю, просто отголоски праздничной хандры.

— Может, расскажешь мне? — «От праздничной хандры, — подумал он, — люди обычно не сидят на улице при минусовой температуре».

— Да ничего особенного. Тебе будет скучно.

— А ты попробуй.

Она долго молчала. В морозном воздухе был виден только пар от ее дыхания. Налетевший порыв ветра бросил им под ноги горсть опавших листьев, закружившихся вокруг них, как разбегающиеся испуганные крабы. Из дома доносились приглушенные звуки фортепьяно. Наконец она заговорила.

— Это Феба, — сказала она. — Она начала брать уроки музыки еще маленькой девочкой.

— Хорошо играет. — Вон узнал мелодию из мюзикла «Южная Пасифика» и подумал: «Очаровательный вечерок, что ни говори. Абигейл сидит здесь и плачет, пока ее муж и дочь шумно веселятся в доме». В этой картине явно было что-то не так.

— Правда? Тебе нравится? — Абигейл на какой-то миг оживилась, но потом ее лицо снова стало несчастным. — Феба мало играет, когда я поблизости. Говорит, что из-за меня она нервничает. Зато когда папочка просит ее об этом — тут уж другое дело. Для него она готова сделать что угодно. — В голосе Абигейл одновременно слышались горечь и тоска.