Он оборачивается ко мне, глядит с таким сожалением, чтопросто плакать хочется, и говорит:

– Гек Финн, где это ты слышал, чтоб у узников были мотыги илопаты и всякие новейшие приспособления, для того чтобы вести подкоп? Я тебяспрашиваю, если ты хоть что-нибудь соображаешь: как же он прославится? Уж тогдачего проще – дать ему ключ, и дело с концом. Мотыги, лопаты! Еще чего! Да их икоролям не дают.

– Ну ладно, – говорю, – если нам мотыги и лопаты неподходят, тогда что же нам нужно?

– Ножи, как у мясников.

– Это чтобы вести подкоп под хибарку?

– Ну да!

– Да ну тебя, Том Сойер, это просто глупо.

– Все равно, глупо или неглупо, а так полагается – самыйправильный способ. И никакого другого способа нет; сколько я ни читал в книжкахпро это, мне не приходилось слышать, чтобы делали по-другому. Всегда копаютножом, да не землю, заметь себе, – всегда у них там твердая скала. И скольковремени на это уходит, неделя за неделей… а они все копают, копают! Да вот,например, один узник в замке д`Иф[15], в Марсельской гавани, рылся-рылся и вышелна волю таким способом. И как ты думаешь, сколько времени он копал?

– Я почем знаю!

– Нет, ты отгадай!

– Ну, не знаю. Месяца полтора?

– Тридцать семь лет! И вышел из-под земли в Китае. Вот какбывает! Жалко, что у нас тут тюрьма стоит не на скале!

– У Джима в Китае никого и знакомых нет.

– А при чем тут знакомые? У того узника тоже не былознакомых. Всегда ты собьешься с толку. Держался бы ближе к делу!

– Ну ладно, мне все равно, где бы он ни вылез, лишь бы выйтина волю; и Джиму тоже, я думаю, все равно. Только вот что: не такой Джиммолодой, чтобы его ножом откапывать. Он помрет до тех пор.

– Нет, не помрет. Неужели ты думаешь, что нам понадобитсятридцать семь лет? Ведь копать-то мы будем мягкую землю!

– А сколько понадобится, Том?

– Ну, нам ведь нельзя копать столько, сколько полагается, ато как бы дяде Сайласу не написали оттуда, из-под Нового Орлеана. Как бы он неузнал, что Джим вовсе не оттуда. Тогда он тоже что-нибудь напишет, – может,объявление про Джима, я почем знаю… Значит, мы не можем рисковать – возиться сподкопом столько, сколько полагается. По правилам надо бы, я думаю, копать двагода; но нам этого никак нельзя. Неизвестно, что дальше будет, а потому ясоветую сделать так: копать понастоящему, как можно скорей, а потом взять да ивообразить, будто мы копали тридцать семь лет. Тогда можно будет в два счетаего выкрасть и увезти, как только поднимется тревога. Да, я думаю, что этобудет самое лучшее.

– Ну, тут еще есть какой-то смысл, – говорю. – Вообразитьнам ничего не стоит, и хлопот с этим никаких; если надо, так я могу вообразить,что мы полтораста лет копали. Это мне нетрудно, стоит только привыкнуть. Так ясейчас сбегаю достану где-нибудь два ножа.

– Доставай три, – говорит он, – из одного мы сделаем пилу.

– Том, если такое предложение не против правил и не противрелигии, – говорю я, – так вон там, под навесом позади коптильни, есть ржаваяпила.

Он посмотрел на меня вроде как бы с досадой и с огорчением исказал:

– Тебя ничему путному не научишь, Гек, нечего и стараться!Беги доставай ножи – три штуки!

И я побежал.

В ту ночь, как только все уснули, мы спустились во двор погромоотводу, затворились в сарайчике, высыпали на пол кучу гнилушек и принялисьза работу. Мы расчистили себе место, футов в пять или шесть, вдоль нижнегобревна. Том сказал, что это будет как раз за кроватью Джима, под нее мы иподведем подкоп, а когда кончим работу, никто даже не узнает, что там естьдыра, потому, что одеяло у Джима висит чуть не до самой земли, и только еслиего приподнимешь и заглянешь под кровать, тогда будет видно. Мы копали и копалиножами чуть не до полуночи, устали, как собаки, и руки себе натерли доволдырей, а толку было мало. Наконец я говорю:

– Знаешь, Том Сойер, это не на тридцать семь лет работа, а,пожалуй, и на все тридцать восемь.

Он ничего не ответил, только вздохнул, а после того скоробросил копать. Вижу, задумался и думал довольно долго; потом говорит:

– Не стоит и стараться, Гек; ничего не выйдет. Если бы мыбыли узники, ну тогда еще так, потому что времени у них сколько угодно,торопиться некуда; да и копать пришлось бы пять минут в день, пока сменяютчасовых, так что волдырей на руках не было бы; вот мы и копали бы себе год за годом,и все было бы правильно – так, как полагается. А теперь нам дурака валятьнекогда, надо поскорей, времени лишнего у нас нет. Если мы еще одну ночь такпрокопаем, придется на неделю бросать работу, пока волдыри не пройдут, –раньше, пожалуй, мы и ножа в руки взять не сможем.

– Так что же нам делать, Том?

– Я тебе скажу что. Может, это и неправильно, и нехорошо, ипротив нравственности, и нас за это осудят, если узнают, но только другогоспособа все равно нет: будем копать мотыгами, а вообразим, будто это ножи.

– Вот это дело! – говорю. – Ну, Том Сойер, голова у тебя ираньше здорово работала, а теперь еще лучше. Мотыги – это вещь, а что нехорошои против нравственности, так мне на это ровным счетом наплевать. Когда мневздумается украсть негра, или арбуз, или учебник из воскресной школы, яразбираться не стану, как там по правилам полагается делать, лишь бы былосделано. Что мне нужно – так это негр, или арбуз, или учебник; если мотыгойловчее, так я мотыгой и откопаю этого негра, или там арбуз, или учебник; а твоиавторитеты пускай думают, что хотят, я за них и дохлой крысы не дам.

– Ну что ж, – говорит, – в таком деле можно и вообразитьчто-нибудь, и мотыгу пустить в ход; а если бы не это, я и сам был бы против, непозволил бы себе нарушать правила: что полагается, то полагается, а что нет –то нет; и если кто знает, как надо, тому нельзя действовать без разбору, какпопало. Это тебе можно откапывать Джима мотыгой, просто так, ничего невоображая, потому что ты ровно ничего не смыслишь; а мне нельзя, потому что язнаю, как полагается. Дай сюда нож!